Хотя как тут по-другому?..
Как можно смириться с тем, что твой друг, аристократ по крови, вместо того чтобы честно служить Родине и престолу — тихо спивается, превращается в животное? В свинью, без чести, без совести, с одним только устремлением — выпить.
Жестко? Да, жестко. А как иначе? Если такого человека жалеть, если скрывать, если обзывать его пагубную привычку какими-то другими, не такими страшными словами — человек так и перестанет быть человеком. Чтобы не превратиться в свинью, надо сначала осознать, что ты в нее превращаешься.
— Что же делать?..
Сказал вслух, хотя не хотел — просто думал. Как помочь другу, который скатывается на самое дно, который рано или поздно попадет под суд офицерской чести — это в лучшем случае, и с позором вылетит из армии.
Так ничего и не придумав, я пошел вниз. Ужинать. К руке словно прилип, бездумно крутился в пальцах серебристый патрон сорок пятого калибра.
Отель «Гарун аль-Рашид» был построен каким-то русским товариществом на самом берегу Тигра, в районе Аль-Кадисии. На излучине, на другом берегу, высились здания Багдадского политехнического университета, одного из лучших в мире, где преподавали дисциплины по добыче полезных ископаемых и их глубокой переработке. Отель о тридцати шести этажах был не самым высоким зданием в Багдаде, но одним из самых крупных. Там, где нефть, там и деньги. Большие деньги.
Ресторан на первом этаже был, как и сам отель, шикарным, даже слишком. Здесь собирался весь свет Месопотамии — русские, арабы, евреи. Зона мира — все приветливо раскланивались друг с другом, а русских в основном сопровождали арабки. Кстати, из тех, кто здесь работал или служил, многие возвращались домой с женой-арабкой. Русские женщины — они хоть и коня на скаку остановят, но точно так же и подгулявшего мужа… скалкой. Арабка такого себе никогда не позволит, для арабской женщины мужчина — господин.
Мое внимание привлекла одна дама — даже не сумел определить ее национальность. Весьма рискованно для Востока одетая, с идеальной фигурой. Все время, пока я был в ресторане, она просидела одна, вежливо отвергая ухажеров и приглашения на танцы, не приняла посланную кем-то из шейхов и бутылку дорогого шампанского. Вела она себя очень необычно — иногда женщины такого типа появляются на Востоке, чтобы… заработать. Но, если бы она была здесь именно с этой целью, бутылку шампанского она бы не отвергла. На какой то момент мне показалось, что она смотрит на меня, — именно показалось. С чего бы такой даме, как эта, смотреть на такого, как я, — тем более что я без мундира. Меня же тут никто не знает.
Покончив с большой порцией плова, я поднялся наверх. В унынии. Почему-то накатило — именно здесь и сейчас, накатило так, что хоть стреляйся. Вспомнились все те глупости, которые я совершил в своей жизни — с Юлией, с Ксенией. С Мэрион, которую я просто бросил в Белфасте, исчезнув. С Марианной, которую я тоже бросил.
— Сам заслужил, — пробурчал я в лифте.
Вот так вот. Теперь я живу с женой, которая мне не жена и которая, ложась рядом со мною в постель, включает эротические охи-ахи на магнитофоне. Это для тех, кто будет потом прослушивать записи из нашего дома, который нам и не дом и нашпигован аппаратурой. Жена — не жена, дом — не дом, работа — не работа и награды — не награды: они в сейфе и без права ношения. Вот и все мои активы, нажитые в жизни. Это если не принимать во внимание счета в банке, на которые за четыре года моей «спецкомандировки» текло жалованье со всеми надбавками и которые до сих пор дают мне возможность жить, как я хочу, не обращаясь к семейным фондам. Иллюзия независимости.
Стал примерно прикидывать, вспоминая однокашников — тех, кто не погиб. Таких, кто не обзавелся супругой и хотя бы одним наследником, не припомнил.
Ах да… У меня тоже скоро будет… наследник.
От этого стало еще хреновее. Получается: сын — не сын. Или дочь — не дочь, не знаю, кто там будет.
Хоть ствол в пасть — и…
С такими вот невеселыми мыслями я потерял бдительность — мою верную спутницу, не покидавшую меня никогда. Подошел к двери номера, меланхолично что-то насвистывая, повернул ключ, зашел, щелкнул выключателем — свет не зажегся. И прежде, чем я сообразил, что все это значит, кто-то ловкой борцовской подсечкой свалил меня на пол, навалился сверху…
И слетел — потому что САМБО против борцовских приемов дает весьма действенную защиту. Слетел, ахнулся об стену, не издав при этом ни звука. Было темно, как в русской печке, нормальный захват сделать нельзя: просто ничего не видно — как хвататься, за что. Схватился сам не пойми за что, рванул, стараясь подгрести под себя, — и услышал знакомый, правда, придушенный голос:
— Тихо. Тихо, поросенок. Это я, Голицын, узнал?
Господи…
— Какого черта ты творишь?! — возмутился я.
— Говори тише. Здесь у стен есть уши.
— Что?!
— Здесь у стен есть уши, совсем дурной?! Не понимаешь?
— Понимаю.
— Лежи и слушай. Я включил скэллер
[114]
, лазерных систем у них точно нет. За гостиницей следят со всех сторон, понял? Я едва пробрался.
— Кто?
— Не важно. Ты и в самом деле подумал, что я пью?
— Ты был пьян как свинья.
— Я вынужден так вести себя. Я для всех — всего лишь крепко пьющий русский, который только и думает, что об очередной порции выпивки. Если бы я был кем-то другим, меня бы уже убили.
— Зачем тебе это?
— Молчи и слушай — быстро выложу все, что знаю. Здесь скоро начнется. Я думаю, еще в этом году. Они хотят устроить мятеж…
— Кто?
— Офицеры.
— Какие, к чертям, офицеры?
— Армейские. Полицейские. Все. Я сам не знаю, кому доверять и кто в заговоре. Я думаю, в заговоре и кто-то из русских.
— Чего они хотят?
— Отделения. Они хотят собственного государства, которое объединит все народы Востока. Это сепаратисты.
— Исламисты?
— Нет, сепаратисты. Это заговор офицеров.
Еще лучше…
— Ты что-то знаешь?
— Я хочу знать, что знаешь ты. Зачем ты здесь?
Эх, поросенок…
— Я здесь именно из-за этого. Большего сказать не могу. Один ты не справишься.
— И вдвоем мы тоже не справимся. Это слишком далеко зашло.
— Кто в заговоре?
— Многие. Аль-Бакр — точно. Те офицеры из местных, кто служит здесь, — под подозрением каждый.
— Губернатор?
