– Этот Раскольников там? Пришел он? – спросил он его
шепотом.
– Раскольников? Там. А что? Да, там… Сейчас только вошел, я
видел… А что?
– Ну, так я вас особенно попрошу остаться здесь, с нами, и
не оставлять меня наедине с этой… девицей. Дело пустяшное, а выведут бог знает
что. Я не хочу, чтобы Раскольников там передал… Понимаете, про что я говорю?
– А, понимаю, понимаю! – вдруг догадался Лебезятников. – Да,
вы имеете право… Оно, конечно, по моему личному убеждению, вы далеко хватаете в
ваших опасениях, но… вы все-таки имеете право. Извольте, я остаюсь. Я стану
здесь у окна и не буду вам мешать… По-моему, вы имеете право…
Петр Петрович воротился на диван, уселся напротив Сони,
внимательно посмотрел на нее и вдруг принял чрезвычайно солидный, даже
несколько строгий вид: «Дескать, ты-то сама чего не подумай, сударыня». Соня
смутилась окончательно.
– Во-первых, вы, пожалуйста, извините меня, Софья Семеновна,
перед многоуважаемой вашей мамашей… Так ведь, кажется? Заместо матери
приходится вам Катерина-то Ивановна? – начал Петр Петрович, весьма солидно, но,
впрочем, довольно ласково. Видно было, что он имеет самые дружественные
намерения.
– Так точно-с, так-с; заместо матери-с, – торопливо и
пугливо ответила Соня.
– Ну-с, так вот и извините меня перед нею, что я, по
обстоятельствам независящим, принужден манкировать и не буду у вас на блинах…
то есть на поминках, несмотря на милый зов вашей мамаши.
– Так-с; скажу-с; сейчас-с, – и Сонечка торопливо вскочила
со стула.
– Еще не всё-с, – остановил ее Петр Петрович, улыбнувшись на
ее простоватость и незнание приличий, – и мало вы меня знаете, любезнейшая
Софья Семеновна, если подумали, что из-за этой маловажной, касающейся одного
меня причины я бы стал беспокоить лично и призывать к себе такую особу, как вы.
Цель у меня другая-с.
Соня торопливо села. Серые и радужные кредитки, не убранные
со стола, опять замелькали в ее глазах, но она быстро отвела от них лицо и
подняла его на Петра Петровича: ей вдруг показалось ужасно неприличным,
особенно ей, глядеть на чужие деньги. Она уставилась было взглядом на золотой
лорнет Петра Петровича, который он придерживал в левой руке, а вместе с тем и
на большой, массивный, чрезвычайно красивый перстень с желтым камнем, который
был на среднем пальце этой руки, – но вдруг и от него отвела глаза и, не зная
уж куда деваться, кончила тем, что уставилась опять прямо в глаза Петру
Петровичу. Помолчав еще солиднее, чем прежде, тот продолжал:
– Случилось мне вчера, мимоходом, перекинуть слова два с
несчастною Катериной Ивановной. Двух слов достаточно было узнать, что она
находится в состоянии – противоестественном, если только можно так выразиться…
– Да-с… в противоестественном-c, – торопясь, поддакивала
Соня.
– Или проще и понятнее сказать – в больном.
– Да-с, проще и понят… да-с, больна-с.
– Так-с. Так вот, по чувству гуманности и-и-и, так сказать,
сострадания, я бы желал быть, с своей стороны, чем-нибудь полезным, предвидя
неизбежно несчастную участь ее. Кажется, и все беднейшее семейство это от вас
одной теперь только и зависит.
– Позвольте спросить, – вдруг встала Соня, – вы ей что
изволили говорить вчера о возможности пенсиона? Потому, она еще вчера говорила
мне, что вы взялись ей пенсион выхлопотать. Правда это-с?
– Отнюдь нет-с, и даже в некотором смысле нелепость. Я
только намекнул о временном вспоможении вдове умершего на службе чиновника, –
если только будет протекция, – но, кажется, ваш покойный родитель не только не
выслужил срока, но даже и не служил совсем в последнее время. Одним словом,
надежда хоть и могла бы быть, но весьма эфемерная, потому никаких, в сущности,
прав на вспоможение, в сем случае, не существует, а даже напротив… А она уже и
о пенсионе задумала, хе-хе-хе! Бойкая барыня!
– Да-с, о пенсионе… Потому, она легковерная и добрая, и от
доброты всему верит, и… и… и… у ней такой ум… Да-с… извините-с, – сказала Соня
и опять встала уходить.
– Позвольте, вы еще не дослушали-с.
– Да-с, не дослушала-с, – пробормотала Соня.
– Так сядьте же-с.
Соня законфузилась ужасно и села опять, в третий раз.
– Видя таковое ее положение, с несчастными малолетными,
желал бы, – как я и сказал уже, – чем-нибудь, по мере сил, быть полезным, то
есть, что называется, по мере сил-с, не более. Можно бы, например, устроить в
ее пользу подписку или, так сказать, лотерею… или что-нибудь в этом роде, – как
это и всегда в подобных случаях устраивается близкими или хотя бы и
посторонними, но вообще желающими помочь людьми. Вот об этом-то я имел
намерение вам сообщить. Оно бы можно-с.
– Да-с, хорошо-с… Бог вас за это-с… – лепетала Соня,
пристально смотря на Петра Петровича.
– Можно-с, но… это мы потом-с… то есть можно бы начать и
сегодня. Вечером увидимся, сговоримся и положим, так сказать, основание.
Зайдите ко мне сюда часов этак в семь. Андрей Семенович, надеюсь, тоже будет
участвовать с нами… Но… тут есть одно обстоятельство, о котором следует
предварительно и тщательно упомянуть. Для сего-то я и обеспокоил вас, Софья
Семеновна, моим зовом сюда. Именно-с, мое мнение, – что деньги нельзя, да и
опасно давать в руки самой Катерине Ивановне; доказательство же сему – эти
самые сегодняшние поминки. Не имея, так сказать, одной корки насущной пищи на
завтрашний день и… ну, и обуви и всего, покупается сегодня ямайский ром и даже,
кажется, мадера и-и-и кофе. Я видел проходя. Завтра же опять все на вас
обрушится, до последнего куска хлеба; это уже нелепо-с. А потому и подписка, по
моему личному взгляду, должна произойти так, чтобы несчастная вдова, так
сказать, и не знала о деньгах, а знали бы, например, только вы. Так ли я
говорю?
– Я не знаю-с. Это только она сегодня-с так… это раз в
жизни… ей уж очень хотелось помянуть, честь оказать, память… а она очень
умная-с. А впрочем, как вам угодно-с, и я очень, очень, очень буду… они все
будут вам… и вас бог-с… и сироты-с…
Соня не договорила и заплакала.
– Так-с. Ну-с, так имейте в виду-с; а теперь благоволите
принять, для интересов вашей родственницы, на первый случай, посильную сумму от
меня лично. Весьма и весьма желаю, чтоб имя мое при сем не было упомянуто.
Вот-с… имея, так сказать, сам заботы, более не в состоянии…
И Петр Петрович протянул Соне десятирублевый кредитный
билет, тщательно развернув. Соня взяла, вспыхнула, вскочила, что-то пробормотала
и поскорей стала откланиваться. Петр Петрович торжественно проводил ее до
дверей. Она выскочила, наконец, из комнаты, вся взволнованная и измученная, и
воротилась к Катерине Ивановне в чрезвычайном смущении.
Во все время этой сцены Андрей Семенович то стоял у окна, то
ходил по комнате, не желая прерывать разговорa; когда же Соня ушла, он вдруг
подошел к Петру Петровичу и торжественно протянул ему руку.
