Я, собственно, так и думал.
– Сэр, вы будете хорошо себя вести? Предупреждаю – у меня есть пистолет помимо этой винтовки, и я умею им пользоваться. Возможно, мы и на одной стороне, но вы не предъявили никаких документов, и мы вынуждены считать вас грабителями.
– Не говорите глупостей. – Негр повернулся, внимательно посмотрел на меня. – Откуда ты, парень? Ты не из ФБР. Мы знакомы?
– Флот, – коротко проронил я, не уточняя, какой именно.
– Я так и думал. Чертовы земноводные… – выругался негр.
Армия. Только они могут сказать подобное про флот.
– Сэр, пока автомат не у вас, а у меня – извольте относиться к флоту с должным уважением.
– Парень, по праву старшего по званию я могу относиться к флоту так, как сочту нужным. Ты с Литтл-Крик? С Коронадо?
[45]
Что ты сделал с нашими парнями?
– Они еще поживут. Правда, с головной болью.
– Ты напал на военных полицейских при исполнении.
– Переживу. Я хочу подняться наверх.
Негр покачал головой.
– Парень, не знаю, что наплели тебе фэбээровцы, но не забывай, что ты подчиняешься Единому кодексу военной юстиции. То, что ты собираешься сделать, – это государственное преступление, ты можешь оказаться в военной тюрьме и провести там остаток жизни. Ты уже совершил достаточно глупостей, не усугубляй.
– Сэр, я так не думаю. Я не подчиняюсь Единому кодексу военной юстиции, потому что я не североамериканский гражданин и не североамериканский военнослужащий. И полагаю, что не вы старше меня по званию, а я старше вас. Я офицер флота Его Императорского Величества Николая Третьего, Государя Императора Российского в звании контр-адмирала. Извольте идти наверх, медленно и без глупостей. И вы тоже, сэр.
Видели, что бывает с неграми, когда они в шоке? Если белые в этом случае бледнеют, то негры – сереют. Вот именно так и посерел этот хорошо одетый негр, посерел так, что я начал опасаться за его сердце. Но рискнуть он не рискнул.
Адвокат Борух Михельсон находился в комнате, которую я определил как спальню. Одну из спален – в таком доме спальня явно не одна. Он сидел на стуле, жирный, поросший густым черным волосом, и пучил на нас глаза. Сказать он ничего не мог, потому что рот его был заклеен широкой полосой серого канцелярского скотча, и встать со стула он тоже не мог, потому что кто-то его к нему привязал, и привязал очень хорошо, я бы лучше не привязал, с минимальным расходом веревки и максимальным эффектом. В комнате был разгром – кто-то что-то искал, сильно воняло мочевиной.
– Нормально… – оценил я.
Те двое, которые поднялись с нами, угрюмо молчали, они уже поняли, как влипли. Надеюсь, что глупостей делать не будут.
Не мешало бы еще раз напомнить, кто в этой комнате альфа-самец
[46]
. Пока и впрямь не забыли и не наделали глупостей.
– Вы двое! Идете вон в тот угол комнаты, становитесь на колени! Лицом к стене! Нет, ты, в очках, отдерни шторы, открой окно – тут дышать нечем от вони. Не пытайся смыться – убью! Не дергаться!
– Я вызову подмогу… – решила Марианна.
Телефон стоял на столике у кровати – не работал. Было бы глупо предполагать иное. Я бы удивился, если бы было не так.
– Как отсюда позвонить? – спросила Марианна.
Я достал трофейную рацию и бросил ей.
– Воспользуйся этим, найди полицейскую волну. Или позвони из соседнего дома.
Когда моя напарница в этом дурно пахнущем (в прямом смысле слова) деле отправилась на поиски средства связи, я подошел к Михельсону, одним движением сорвал с него скотч, а если бы делал медленно, было бы еще больнее. Адвокат завизжал, как резаный, на губах, там, где был прилеплен скотч, моментально появились алые точки крови.
– Не кричи! – сказал я по-английски.
Михельсон продолжал орать и ругаться на языке, который я определил как идиш, разговорный язык евреев. Увы, этим языком я не владел.
– Да не ори ты! – сказал я по-русски и для закрепления хлестнул жирняка по щеке. Подействовало – замолчал, ошеломленно пялясь на меня.
– Ты Борух Михельсон! – продолжал давить я. – Так?
– Так… – и снова посыпались ругательства, уже на русском.
– А это кто?
Кроме слова «поц» я ничего не разобрал, но понял, что Михельсон этих людей недолюбливает…
– Ты что, должен им деньги?
– Развяжите, я этих…
– Сейчас развяжу. Отвечай. Кто это?!
– Я их не знаю! Они ворвались ко мне, требовали денег!
– Денег? И ты не дал?
– У меня их нет!
– Заметно…
– Развяжите! Вы русский?
– Русский, русский. А ты – нет. И у меня к тебе есть парочка вопросов. Кто такой Рахья Латиф, отвечай?!
По метнувшемуся в глазах испугу понял – знает. Помнит о нем, это не обычный клиент с улицы.
– Отвечай! Иначе я уйду!
По багровой роже адвоката я понял, что с ним делали эти заплечных дел мастера из армии. Рядом валялся пакет из прочной пленки, его надевают на голову и душат, пока ты не заговоришь. Не остается никаких следов, идеальная пытка – не то что электроток или простое избиение. Так можно свести человека с ума – нужно знать меру и продержать пакет на голове ровно столько, чтобы от недостатка кислорода начали погибать клетки мозга, но человек при этом был бы жив. Есть и такие мастера.
– Ты не можешь бросить меня! Это бандиты! – Михельсон снова перешел на «ты».
– Не думаю. Они из армии, и у них есть к тебе вопросы. Если не ответишь на мои, вопросы будут задавать они.
– Они бандиты.
Я отступил на шаг, потом еще.
– Господа, можете приступать. Этот парень не желает сотрудничать.
Негр глянул на меня, а я на него – и мы поняли друг друга без слов. Мы теперь временные, но союзники, ему тоже нужна эта информация, равно как мне. Когда мы ее получим, начнем разбираться друг с другом, но пока надо разобраться с этой жирной тушей.
Негр сделал шаг вперед. Я – шаг назад.
– Скажу!!! Скажу! Скажу, будьте вы все прокляты!
– Так говори!
– Это… Это…
– Кто заплатил?! Кто?!
Михельсон заговорил.
Тот же день
Нью-Йорк, офис АТОГ
Збораван, мрачнее тучи, зашел в зал для совещаний, где мы все собрались в ожидании результатов, шваркнул папкой по столу. Мантино подтолкнул в сторону своего начальника кружку с кофе, тот подхватил ее и выпил – одним глотком.
