Их не обнаружили, не пытались напасть, преследовать, уничтожить – только две ложные тревоги за все время, ни одна из них не закончилась перестрелкой. Они просто умирали от скуки в этой пустыне и уже шутили, что ждать придется сорок лет, как евреям, которых по такой же раскаленной пустыне водил Моисей.
Срочная радиопередача пришла рано утром, принимал ее лично подполковник Тихонов, дежуривший на рации. Сейчас прием информации занимает одну тысячную долю секунды – именно такой продолжительности информационный пакет, в котором сжаты все необходимые сведения, идет с вращающегося на околоземной орбите спутника на наземную антенну. Не надо расшифровывать по таблице, на что раньше уходило по нескольку часов. Принятая информация загружается в полевой ноутбук и расшифровывается автоматически, появляясь на экране в виде формализованного приказа. Подполковника, читавшего с ноутбука книгу, привлек внимание негромкий звуковой сигнал, он свернул книгу, прочел текст появившегося на экране приказа и ощутил знакомое покалывающее возбуждение. Как в самолете перед…надцатым прыжком – до того, как ты напрыгаешь «…надцать» прыжков – перед прыжком ты не чувствуешь ничего, кроме страха.
Подполковник постучал по крыше машины, открылась дверь.
– Кто там?
– Я, господин подполковник. – Из машины вылез мгновенно проснувшийся Бес.
– Собирай офицеров.
– Государь принял решение об общем наступлении, господа…
Сказав это, подполковник Тихонов прервался, осмотрел офицеров. Кто-то привычно мрачен, кто-то, наоборот, улыбается. Голощапов, известный матерщинник, сказал – давно, б…, пора.
Оно так, пора…
– Наша задача, господа, провести доразведку аэродромов Варамин и Карчак, захватить их, не допустить разрушения ВПП, а если она уже будет разрушена – сообщить в штаб операции. Мы должны обеспечить десантирование на эти аэродромы сорок четвертой десантно-штурмовой дивизии со всем личным составом и всей техникой. Вместе с десантниками прибудут вертолеты для нас и локальный штаб сил специальных операций. После выполнения задания первого этапа мы поступаем в распоряжение штаба. Вопросы?
– Нас же на заложников натаскивали?
– Приказ есть приказ. Вероятно, наверху что-то знают про заложников, чего не знаем мы. В любом случае приказ не обсуждается.
– Как захватывать? А если там танки?
– Танки будем уничтожать. Но все – по сигналу.
– Авиация?
– По запросу. Но только после сигнала «общий». Определить цели мы должны сами, и никто нам не поможет, если мы вляпаемся с самого начала.
Никто и не ожидал иного. Все они не раз бывали «на холоде» и прекрасно осознавали свой статус – расходный материал. Если ты вляпался, выполняя приказ, – сам выкручивайся, как можешь, помогут только в том случае, если это не ставит под угрозу основную операцию. А ставить под угрозу вторжение ради того, чтобы помочь передовой группе, – никто не будет.
Суровый закон войны.
– Правила огня?
– Свободный огонь. Все, кого вы видите и кто не принадлежит к русской армии, – противники. Но только тихо.
– Технические средства разведки?
– Разрешено все.
Это редко бывает, когда разрешено все. И, черт возьми, это приятно – действовать, когда все разрешено…
Подполковник Тихонов посмотрел на часы – он был старшим по званию и решения принимать ему.
– Восемь часов на отдых, господа. Еще два – на сборы. Всем перекраситься под местных. Через десять часов – готовность. С нами Бог!
– С нами Бог, за нами Россия!
Первый раз Араб слышал, что эти слова, которые знает любой русский солдат, не проорали, а проговорили почти шепотом.
…Перекраска…
Спецназ очень редко действует в форме, он вообще вне закона, и жизнь спецназовца на поле боя не защищают никакие конвенции, любой спецназовец, взятый в плен на поле боя, может быть расстрелян на месте. Но ты попробуй, возьми…
А здесь, в этой обезумевшей стране, расстрел на месте – почти синоним милосердия.
Обувь. Обувь здесь, в отличие от не слишком богатых стран Африки, откровенно нищего Афганистана и бедной Индии, – не роскошь, здесь она есть у всех, и вполне добротная. Это в Афганистане и Индии самая распространенная обувь – резиновые калоши. Поэтому обувь можно оставить ту, которая есть – ботинки с массивной подошвой, в них имеются стальные вставки, в них почти невозможно сломать голеностоп или вывихнуть ногу. Они достаточно легкие, чтобы в них можно было прошагать не один десяток километров, они не горят, даже если пройти по горящему бензину, в грунтозацепы подошвы ничего не набивается, но и подошва такая, что не поскользнешься. Короче говоря – это как раз те ботинки, которые нужны в данной ситуации.
Все остальное долой, в том числе трусы. Исламские экстремисты не носят трусов, потому что в Коране ничего не сказано про трусы
[57]
– значит, и им трусы оставлять нельзя. Вряд ли на посту им прикажут снять штаны, но если ты маскируешься, то маскируйся до конца.
Прямо на голое тело – просторные черные штаны из прочной ткани наподобие парашютной. Штанины не европейские, закрывающие ноги чуть ли не до земли, а короткие, на резинке, примерно до середины голени. Почему-то приверженцы агрессивного ислама предпочитают именно такие.
Рубашка… не черная, слишком много черного – это перебор. Но и светлую тоже нельзя, тем более белую – не исключено, что придется действовать ночью. Поэтому рубашка будет темно-зеленая, не цвета ислама, а именно темно-зеленая, почти хаки.
Поверх этого безрукавка – здесь все носят безрукавки. Ее можно и черную.
На голову – чалму. Намотать чалму – это целое искусство, значение имеет вид чалмы на голове, ее цвет и дополнительные повязки другого цвета. Араб повязал чалму так, как это принято делать в северном и восточном Афганистане, там есть выходцы из Средней Азии, и туда они принесли свою чалму. Не белого цвета, а антрацитно-черного. Черную чалму надевают те, кто встал на путь джихада…
Можно надеть перчатки, велосипедные, кожаные, пошитые по специальному заказу, по мерке, но это будет слишком. Можно надеть и потом. Нельзя надевать и привычные стрелковые очки – у душманов это не принято.
Теперь оружие. Старый «АК» с деревянным цевьем и прикладом, на нем – такой же старый подствольный гранатомет. Дульный тормоз-компенсатор нового образца, наподобие того, что надевают при стрельбе холостыми – а если его скрутить со ствола, то вместо него можно навернуть глушитель, который дожидается своего часа в вещах. Зато с прикладом надо поработать.
Подумав, Араб взял флакончик зеленой краски – настоящей, светло-зеленой, и выкрасил весь приклад, а цевье трогать не стал, чтобы к рукам не липло. Краска быстро высохла, и поверх нее он прикрутил двумя небольшими шурупами медную табличку с шахадой, сделав оружие наподобие подарочного или наградного.
