…Алим! Алим!
…Алим стал шахидом!
…Я Медведь-главный, всем Медведям доложить остатки термобарических и осколочных боеприпасов. Пункт боепитания развернут на отметке сто восемнадцать, через час он будет перенесен, как поняли? Прием!
…Главный, я Волк-три! Колонна попала под удар, наступать не могу!
…мы залегли у деревни, нас обстреливают! Из деревни по нас ведется огонь, там в домах засели кяфиры и жиды!
…Во имя Аллаха, вперед!
…никого в живых не оставлять!
…группам, работающим восточнее линии-два, приказ отступать на северо-восток. Повторяю, группам, работающим восточнее линии-два, приказ отступать на север-восток. При отступлении соблюдать радиомолчание, противник слушает частоту.
Ничего интересного из обмена атаман не почерпнул, кроме последнего – всем группам, действующим восточнее линии-два, отступать на северо-восток. Линия-два – это большой, выложенный бетоном оросительный канал, семью километрами севернее от них. Значит, линию-один удержать уже невозможно, и оборона будет строиться по этому каналу. Потом, скорее всего, придется опять отступать.
Атаману было непонятно – почему Россия не оказывает им помощь, почему здесь нет подкреплений, почему они вынуждены сдерживать всю эту озверелую орду теми силами, которые у них есть. Или ядерный взрыв в Бендер-Аббасе уничтожил все, что создавалось десятилетиями? Неужели новый император трусит? Вчера из-за этого состоялась драка между казаками и десантниками, казаки обвинили императора в трусости, а десантники, особо не разбираясь, пошли бить морды.
Но даже если Россия и бросила их – пока останется жив хоть один человек, они будут сражаться. Потому что это их земля, и они с нее никуда не уйдут.
Но прежде всего ему надо добраться до пункта обороны здесь, на линии-один, и при этом чтобы его не убили.
Атаман хотел уже вылезти из вонючей лужи и ползти дальше, но нарастающий рев мотора заставил его оставаться на месте. Про себя он решил, что если надо будет, он нырнет в эту вонючую жижу с головой или прикинется мертвым.
Автомобиль остановился совсем недалеко, гортанный голос, выкрикивающий команды, был слышен даже через равномерное бухтение крупнокалиберного пулемета.
Серков решился вылезти на самый край воронки. Примерно в двадцати шагах от него остановился легкий грузовик, в кузове его было нечто, напоминающее безоткатное орудие Б10. Двое заряжали его, верней, один заряжал, второй прямо во время заряжания пытался навести. Еще один командовал, а последний сидел за рулем, машина была римская, «Унимог», старый – она и машина, она и трактор. Хорошая машина, в общем.
Закончив заряжать, один из террористов прицелился, второй поднял руку, готовясь дать отмашку. Прицелился и атаман.
– Аллах Акбар!
Серков четырежды, раз за разом выстрелил одиночными.
Воистину Акбар…
Оскальзываясь на размокшей земле, атаман побежал вперед к машине. Один из этих, тот, кто командовал, в незнакомой военной форме, был еще жив, на губах лопались кровавые пузыри, а сам он пытался выдернуть чеку из гранаты. Атаман выстрелил еще раз.
По нему никто не стрелял – эти не успели выстрелить по зданию, иначе бы грузовик уже пытались нащупать из крупнокалиберного. Атаман взялся за рацию, настроился на рабочую частоту, на которой работали ополченцы.
– Вызываю Шестого, вызываю Шестого, – сказал он.
– Киш мир тохес, – раздалось в ответ по связи.
– Смотри на север и не стреляй.
Тяжелое безоткатное орудие калибра 106 миллиметров было уже заряжено, атаману оставалось только повернуть его, прицелиться по скоплению духов у крупнокалиберного пулемета, которое хорошо было видно с высоты кабины грузовика.
Безоткатка тяжело бухнула – и духов не стало, на том месте, где они были, поднялся черный столб артиллерийского разрыва. Пулемета тоже не стало.
– Шестой, видел? – спросил атаман по связи.
– Ты кто?
– Серков.
В рации было молчание, атаман начал перезаряжать безоткатку. Духи пока ничего не поняли – по нему никто не стрелял.
– Сколько ты мне должен? – спросила рация.
– Пошел на… это ты мне должен! – ответил атаман, добавив еще несколько крепких выражений.
– Чего надо?
– Подъехать хочу.
– Подъезжай. Прикроем.
Атаман врезал еще по одному скоплению духов, на сей раз его заметили, засвистели пули, защелкали по металлу. Заведя мотор – тот отозвался на поворот ключа солидным тракторным урчанием, атаман резко вывернул руль и пошел напролом, переваливаясь на своей каракатице на высоких внедорожных колесах через поваленные деревья, рытвины, продираясь через то, что когда-то было фруктовым садом. Пулемет бил ему навстречу, но не в него, а прикрывая и не давая стрелять духам.
Развернув внедорожник-грузовик у самой двери, стальной, из корабельной брони, атаман соскочил на землю, пули щелкали совсем рядом. Дверь открылась, в лицо – ствол автомата.
– Я один!
Рука протянулась и втащила его внутрь…
Внутри человек десять, шестеро мужчин, три женщины и пацан лет десяти. Было темно, по камням то и дело щелкали пули, но евреи построились так предусмотрительно, что первый этаж кибуцного правления у них был с полуметровыми стенами, какие не всякая пушка возьмет, узкими окнами-бойницами и со складированным здесь запасом. Евреи были людьми предусмотрительными, долгими столетиями они жили в постоянном страхе перед резней, побоищем, погромом, а потому, когда им разрешили переселяться на Восток и тут покупать оружие по своему усмотрению, а не так, как в России, они переселялись. И покупали. Получилось так, что на шестерых мужчин здесь было целых пять пулеметов, из них три станковых, два ДШК и чешский пятнадцатимиллиметровый ZB-60 на колесном станке, который можно перевести в положение для зенитного огня, и так он великолепно подкатывается к любой бойнице на колесиках. Еще имелись два обычных пулемета – ПК и MG-42, и много другого оружия, часть которого была свалена в углу, а часть аккуратно расставлена вокруг стен, на случай штурма. Женщины и пацан то набивали ленты патронами, то помогали мужчинам перемещать с места на место тяжелые пулеметы и ленты в коробках. Вентиляции не было совсем, и порохового дыма накопилось столько, что глаза резало, как ножом, и дышать – не вздохнешь. Про такие ситуации говорят – хоть колун вешай. Все мужчины были голыми по пояс, и все это – гарь, грохот, будто отбойными молотками, только намного громче, полуголые фигуры в дыму – все это походило на преддверие ада, чистилище.
– Ерик! – сказал атаман.
Полуголый человек, что-то сосредоточенно выцеливающий у бойницы, не ответил.
– Ерик!!!
Человек, давно оглохший и наверняка контуженный всем этим грохотом, повернулся.
