– Понял я, Ниган, понял.
Не здесь мой бой, и не здесь моя смерть, прав Ниган. Не зингарам я клятву давал, и не для этого они меня выходили. Да и не смогу я никого спасти – своя же сотня следом не пойдет, а может, даже и сами прикончат. Вон, Барат на происходящее даже с любопытством смотрит и словно бы улыбается. Не верю и верить не хочу, но ведь так и есть.
Ближе к виселицам толпу, в которой было человек двести, разделили на две неравные части – человек двадцать, все так же связанных, вывели вперед, остальных оттолкали, наоборот, назад, заставив усесться на землю на пятки – так не сбежишь. Да и куда побежишь в веревках-то, которыми ошейники между собой стянуты?
В толпе закричали, заулюлюкали, засвистели – выведенную двадцатку погнали к виселицам. Никто не сопротивлялся, не вырывался, не кричал – похоже, что люди были так изнурены, что сил на что-то другое, кроме как тихо принять смерть, уже не оставалось.
Никаких приговоров никто не читал – это не было казнью, это было просто истребление, из которого сделали потеху для городской черни, всегда готовой поглумиться над чьей-то бедой хотя бы для того, чтобы не замечать собственной убогости. Палачи по одному отделяли людей от «связки», после чего, заломив связанные руки и сильно нагнув вперед, вели к виселице. Там палач накидывал на шею обреченного петлю, слегка затягивал, после чего его помощники разом и дружно тянули веревку. Ноги жертвы отделялись от земли, начинались конвульсии, а палачи, даже не глядя на умирающего, закрепляли веревку в примитивном стопоре и уже спешили привести следующего.
Когда очередной смертник начинал хрипеть в петле, в толпе раздавался свист и улюлюканье. Кто-то даже бросил какую-то дрянь в сторону виселицы, но с этим прогадал – стоящий рядом пехотинец, не говоря ни слова, двинул швырявшего прикладом в зубы, и тот под хохот окружающих свалился в грязь, зажав мгновенно залившийся кровью рот руками.
Красного Ара повесили пятым, следом за Орби. И он узнал меня, я уверен. Перед тем как веревка потащила его вверх, он посмотрел прямо на меня и даже усмехнулся. Это была единственная эмоция, которая отразилась на лице главы табора. Потом лицо его побагровело, глаза выпучились, и через несколько минут судороги прекратились.
Когда палачи вешали двадцатого, их помощники начали освобождать виселицу для следующих, начав с первого казненного. Тело снимали, оттаскивали в сторону и сразу грузили в длинную телегу, запряженную парой волов. Возница со скучающим видом возился со сбруей, даже не глядя на казнь. Толпа уже угомонилась, устав орать, потеряли интерес к казни и сидевшие на помосте владетели. Дикий Барон о чем-то разговаривал с дамой, высокосвященный вообще углубился в чтение каких-то бумаг. Мне почему-то подумалось, что это отчеты приказчиков его торгового дома о выручке с селитры.
Я смотрел на происходящее с таким ощущением, что меня здесь нет. Что кто-то просто показывает мне картинки – серая грязь, низкое серое небо, серая стена форта, серая толпа. А меня здесь нет, потому что я здесь быть не должен, не могу я здесь быть.
Ее вешали уже ближе к концу казни. Ту, чьего имени я так и не узнал, дочь Красного Ара. Как и все остальные, она не сопротивлялась, но почему-то выглядела по-другому. Она не опустила голову, когда палачи расстегивали ее ошейник, и даже вели ее почему-то не так, как всех, не согнув пополам, а просто подталкивали вперед, придерживая за локти. И самым страшным было то, что она встретилась со мной взглядом, и пока ее вели к виселице, не отвела глаз ни на мгновение. Она не искала ни помощи, ни жалости, она просто смотрела, но этот взгляд жег как огонь.
Я положил руку на рукоятку большого рейтарского револьвера в седельной кобуре.
– Нет, – сказал Ниган. – Не твое время здесь, держи клятву. Я сам.
Никто не понял, что произошло. Даже я, замерший в недоумении после его слов. Ниган тронул коня, своего рослого серого мерина, и шагом вывел его на смертное поле. Никто даже не обратил внимания, ни оцепление, ни сидящие на помосте владетели, лишь главный палач, который держал в руках растянутую петлю, готовый накинуть ее на тонкую шею зингарки, с недоумением посмотрел на него, когда взводный – да, Ниган стал взводным – подъехал совсем близко. Никто.
Шесть быстрых выстрелов прозвучали как-то совсем негромко и даже на выстрелы не были похожи, звук увяз и растворился в гуле толпы. Но палач и трое его помощников, которые вели девушку, свалились в грязь, даже не дернувшись. Упал помощник палача, отцеплявший веревку, чтобы сбросить тело старой зингарки, упал возница телеги с трупами. Девушка не побежала никуда, она просто смотрела на это широко раскрытыми черными глазами.
Ниган дал коню шпоры и погнал его к помосту с владетелями, выхватив второй револьвер. Теперь уже везде заорали, по толпе как кипятком плеснуло паникой. Снова хлопнул выстрел, кто-то на помосте схватился за живот, согнувшись, а затем опомнившаяся охрана открыла огонь по Нигану и его коню. Конь споткнулся, упал на колени, затем завалился вбок, но всадник был уже мертв.
– Вот так ты за осечку расплатился, друг, – прошептал я.
Сотня так и не двинулась с места, никто даже не шелохнулся – команды не было. И никто не выглядел удивленным. Рейтар из северян, белобрысый и конопатый Букке, зевнул, показав крепкие белые зубы, затем, перехватив мой взгляд, смущенно покачал головой. А потом послышалась частая стрельба – без палачей вешать было некому и оставшихся зингар рейтары просто перестреляли, тесня их со всех сторон конями и стреляя с седла.
Сон
Утихла ночная буря в степи, только холодный порывистый ветер еще шуршит травой. Не видно реки, не видно солнца, встающего где-то за серыми тучами. Даже не утро еще, но уже и не ночь. Сумерки, унылые и недобрые. И тропа под ногами, ведущая среди трав неизвестно куда. И я то ли иду, то ли бегу по этой тропе, пытаясь найти реку и то самое место, где меня ждут, и найти не могу. Тропа то вверх, то вниз по пологим холмикам, то в овраг спустится, то поднимется вверх – и никого не вижу.
А затем обернулся.
И увидел человека, стоящего за спиной. Не рядом, шагов двадцать до него, а может, и все двести, и вроде человек как человек, и при этом разглядеть его не могу, узнать не могу и даже рассказать потом, как он выглядел. И не пойму, то ли угроза он мне, то ли нет, но то, что идет он за мной, – это я почувствовал. Но опять не могу понять и почувствовать – за мной или за мной следом.
– Кто ты? – крикнул я, но уверен, что он слов не услышал.
Я и сам их расслышал едва-едва, а остальное унес ветер.
– Зачем ты за мной идешь?
А эти слова так и вовсе в глотке застряли, я и сам их не услышал. Человек же не двигался, стоял и смотрел на меня. Я чувствовал его взгляд, не злой и не добрый, но он словно насквозь меня просвечивал, обдавая холодом. И все же злом, пожалуй, чистым, тяжелым злом, но обращенным не на меня. До меня ему просто не было дела.
Рейтар
1
Круглый появился в городе через два дня после казни. Ему было заметно лучше, хотя рука так и висела на перевязи. Верхом не ездил, прикатил на коляске, правил которой незнакомый мне крепкий парень, вооруженный двумя револьверами. По обыкновению, в расположении сотни он не появился, мне приказ передали встретиться с ним в городе. Место – гостиница, и когда я Кузнеца у коновязи привязал, как раз Круглый и подъехал. Усмехнувшись, помахал рукой, соскочил с коляски и мотнул головой в сторону дверей – пошли, мол.
