Газета была областная. В рубрике «Происшествия» встречались
иногда курьезные вещи. Сонька ткнула пальцем в столбик:
«Пенсионер К., возвращаясь ночью в родную деревню Куделиху,
встретил на местном кладбище двух подозрительных лиц с лопатами. Утром на
кладбище им была обнаружена яма, которая еще через день исчезла». Читать дальше
я не стала.
— Ну и что?
— Доболтался, старый черт, — волновалась
Сонька, — говорила тебе, нельзя его оставлять.
— Не вижу в этой заметке ничего для нас
опасного, — зевнула я.
— Ох, Гретка, газеты не только мы читаем. А что, если
эта заметка на глаза им попадется?
— Кому им?
— Тем, кто его закопал. А?
Я задумалась, потом пожала плечами:
— Да… Не будут же они раскапывать, это глупо… или
будут?
Мы посмотрели друг на друга и зашагали к остановке.
— Гретка, надо на дачу ехать. Посмотреть, что
произойдет.
— Ничего не произойдет.
— Хорошо, если так.
— Слушай, давай забудем все это, а?
— Ага. Забудем. Забудешь тут… Едем, на автобус как раз
успеем.
На автобус мы успели и вскоре пили чай у Максимыча, он
заметку прочитал и остался доволен, чего нельзя было сказать о нас.
Чай мы пили минут двадцать, после чего в голове Соньки
родилась очередная идея.
Ничего не объясняя, она потащила меня в лес, прихватив
провизии и полевой бинокль. Шла она очень уверенно и вывела меня на поляну. Я
огляделась и за деревьями увидела кладбище, совсем рядом. И развилку дороги,
которая с этой стороны хорошо просматривалась.
— Устраивайся, — предложила Сонька.
— Навсегда?
— Как получится.
Я легла на землю, закинула руки за голову и уставилась в
небо. Сонька изображала дозорного. Одно радовало: погода стояла летняя. Я
извлекла из кармана журнал, но читать желания не было, и я стала приставать к
Соньке.
— Вот, к примеру, с чего ты решила, что они приедут
сейчас? Может, они уже были, или явятся ночью, или никогда не явятся.
Сонька уставилась на меня зелеными глазищами, поразмышляла.
— Пойдем-ка яму посмотрим. — Я вздохнула и вслед
за ней побрела смотреть яму, которая, строго говоря, не была ямой. Мы присели
рядышком и принялись разглядывать землю. Место поросло молодой крапивой и
выглядело совершенно невинно.
— Как думаешь? — спросила Сонька.
— Если и были, то землю не трогали.
— А можно, не раскапывая, определить, есть покойник или
нет?
— Ты меня спрашиваешь?
Мы помолчали и минут через пять вновь заняли боевой пост на
поляне. Я легла, а Сонька сидела, поджав ноги и навострив уши, чем очень
напоминала дворовую собаку. Я сказала ей об этом, она отмахнулась, и мне стало
ясно: своим занятием подружка увлечена чрезвычайно и никакие силы не заставят
ее покинуть пост. Оставалось только ждать, когда ей самой все это надоест.
Я вздохнула и стала листать журнал. Прошло часа два, мы уже
поесть успели, журнал был прочитан, а Сонька стала проявлять явные признаки
нетерпения.
— Может, пойдем? — предложила я. — Еще успеем
на последний автобус.
Сонька только головой покачала.
— Слушай, земля холодная, — напомнила я, —
для моего здоровья вредно так много времени…
Я не успела договорить, послышался шум подъезжающей машины.
Мы замерли, уставившись на развилку дороги. В поле зрения возникли красные
«Жигули», свернувшие затем в сторону Зайцева.
— Пост объезжают, — пояснила Сонька расстроенно и
опять насторожилась. — Слышишь?
— Не-а.
— Да слушай ты.
Я старалась изо всех сил. Точно. Машина. Вскоре мы ее
увидели. «Восьмерка» цвета «мокрый асфальт» появилась на дороге и притормозила.
Минуту ничего не происходило. Потом машина плавно двинулась к кладбищу и встала
как раз возле куста бузины. Сонька сопела, как паровоз.
— Номер запиши, — шепнула она торопливо. Я
записала. Любопытство разбирало и меня, я выхватила у Соньки бинокль и
уставилась на машину. Стекла тонированы, и определить, что происходит внутри,
было невозможно. Дверь машины открылась, и появился мужчина: коренастый,
стриженый, на вид лет двадцати семи. Я узнала его сразу, именно он в памятную
ночь выступал в роли одного из могильщиков. Он перелез через ограду, присел и
так же, как мы, стал рассматривать землю. Сидел на корточках минут пять, не
меньше, как видно, о чем-то размышляя, полагаю, о неприятном, потому что
хмурился все более озабоченно. Сонька тянула руки к биноклю, и я отдала его ей,
все, что хотела, я уже увидела.
— Что я тебе говорила, — бормотала Сонька, —
не одни мы газеты читаем.
Между тем мужчина поднялся, сел в машину и уехал.
— Дела… — заметила я. — Однако раскапывать могилу
он не стал.
— Подожди, еще не вечер. Дурак он, что ли, днем копать?
— Что ж, думаю, мы можем домой идти.
— Еще бы покараулить.
— Вот и карауль, а мне до смерти надоело. — Я
направилась в сторону деревни, Сонька догнала меня и принялась ныть:
— Говоришь, ночью копать будет?
— Ничего этого я не говорила. И вообще, ночью я близко
к кладбищу не подойду, у меня на него аллергия.
— Ладно, не злись, — миролюбиво заметила Сонька,
чем очень меня насторожила.
Деревня выглядела густонаселенной: слышались детские голоса,
музыка, звон ведер у колодца — одним словом, вечер пятницы. Мы прошлись по
деревне, «восьмерки» цвета «мокрый асфальт» не наблюдалось.
— Значит, уехал, — констатировала Сонька, —
или затаился где-нибудь. Зря ушли с кладбища, самое интересное пропустим.
Тут я начала злиться:
— У тебя возле амбара покойник зарыт, может, хватит
приключений и не стоит искать новых? Забыла, как зубами лязгала?
Или хочешь присоединиться к тому, что у амбара?
Сонька не захотела. И правильно. Я решила подвести черту:
— Завтра едем в город и больше об этой истории не
говорим. Поняла?
— Так ведь как же, Греточка….
— Все. И заткнись.
