Мы вошли в дом, и Соньке пришлось заткнуться, потому что
сели ужинать. Чегочего, а поесть она любит. Правда, вид у нее был кислый, я
почувствовала себя виноватой и принялась объяснять, почему нам от этой истории
лучше держаться подальше.
Сонька обреченно кивала и продолжала ощущать себя
несчастной.
— Значит, спать ложимся? — детским голоском
спросила она.
— Отчего ж, посмотрим телевизор. — Мы сели возле
телевизора. Сонька ерзала и смотрела на меня со значением.
— Греточка…
— Заткнись.
— Не любишь ты меня…
— Я тебя обожаю.
— И ничего не хочешь для меня сделать.
— Для тебя все, что угодно.
— Ну, например…
— Убить моего любимого паука в ванной.
— Свинья! — прорычала Сонька и удалилась спать. Я
поздравила себя с тем, что у меня твердый характер, и отправилась вслед за ней.
Утром мы проспали первый автобус, следующий был к обеду, и я
занялась цветами в палисаднике. Тут кое-что привлекло мое и внимание: у
Максимыча горел свет, это в десять-то утра. «Вчера набрался где-нибудь и до сих
пор спит», — решила я и продолжала копание в земле, но беспокойство не
отпускало, более того, я вдруг начала нервничать и то и дело поглядывать на его
окна.
Свет все горел.
— Сонька! — крикнула я. Она появилась из огорода и
спросила угрюмо:
— Чего?
— У Максимыча свет до сих пор горит.
— И что? — Тут Сонька как-то странно дернулась и
уставилась на меня. Видно было, то она предельно напугана.
— О, Господи! — пролепетала подруга и потом
бросила:
— Бежим!
Дверь была приоткрыта, свет горел в передней и на кухне. На
столе поллитровка, пустой стакан и миска с капустой. Мы походили, покричали, у
соседей поспрашивали — безрезультатно.
— Вот черт старый, напугал, — сказала Сонька, но
облегчения в ее голосе не слышалось. Подошло время обеда, Максимыч не
появлялся.
— Может, он в Зайцеве ушел? — предположила
Сонька. — У него там родня.
В город мы не поехали: надо было убедиться, что с Максимычем
ничего не случилось.
По телевизору шли «Вести», когда в окно забарабанила соседка
и крикнула:
— Соня, Соня, беда! — Мы выскочили на
крыльцо. — Максимыча нашли, в реке утонул, за корягу зацепился.
Мы разом побледнели и уставились друг на дружку. Сонька
побежала к реке, где уже весь народ собрался, а я осталась на крыльце. Из села
приехала милиция, труп забрали. Я была уверена, вывод будет примерно такой:
несчастный случай, был пьян, возвращался домой и упал в реку. Так оно и вышло.
Я с нетерпением ждала Соньку, а когда она вернулась, сказала:
— Пошли.
— Куда?
— На кладбище.
Издалека могила выглядела вполне зеленой и нетронутой, но
вблизи невооруженным глазом было видно: недавно ее кто-то раскапывал. Дерн
аккуратно положен на место, но рядом, на молодой крапиве, осталась земля, которую
не смогли смести полностью.
— Вот сюда землю бросали, — сообщила Сонька,
ползая на четвереньках с видом заправского следопыта. — Так я и думала,
надо было здесь сидеть и его дожидаться.
— А зачем? — попробовала я внести ясность. —
Мы ведь и так знаем, кто это. Парень на «восьмерке» цвета «мокрый асфальт», и
номер записан. Теперь он в курсе, что трупа здесь нет, а Максимыч, возможно,
сказал, что его и той ночью не было. И этот тип будет решать загадку, «куда
делся труп».
Кстати, он-то знает, что хоронили они еще живого.
— Ты думаешь…
— Я думаю, он вполне допускает мысль, что покойник
теперь и не покойник вовсе.
— Здорово, — озадачилась Сонька, — для нас
это хорошо или плохо?
— Спроси что-нибудь полегче. Мне кажется, у него два
варианта: чудесному спасению из могилы неизвестный обязан либо людям, случайно
проезжавшим мимо, либо местным. А в деревне в ту ночь, кроме Максимыча, были
только мы с тобой. И я как раз приехала с «Тарзаном».
— Мамочка моя, как все просто! — ахнула
Сонька. — Слушай, может, нам повезет и он не такой умный, как ты.
— Боюсь, ему очень нужен труп, и пока он его не
получит, не успокоится.
— Где ж он его искать будет? По всей округе землю рыть?
— Для него он живой. И здесь, пожалуй, тоже два
варианта: если «покойник» был без сознания, его отправят в больницу, если в
сознании, то смог объяснить, что в больницу ему нельзя, и сейчас где-то
отлеживается.
Хотя может быть и третий вариант, но на это моей фантазии не
хватает.
— Греточка, ты не злись, но я уже ничего не понимаю.
Чего нам-то ждать?
— Скорее всего он уже обзвонил больницы в округе и
знает: нужный ему человек туда не поступал, если поступал кто-то похожий,
значит, навестил больного. У него ведь целый день был на это. Ну а если
Максимыч о нас сказал, значит, навестит и нас.
— Я не хочу, — жалко охнула Сонька.
— А я прямо умираю от хотения.
— И последний автобус мы уже пропустили, —
простонала она.
— Пойдем к Герасимовым ночевать, только подготовимся.
Мы подготовились: на всех дверях в доме прикрепили волоски.
Соньке это занятие так понравилось, что мне пришлось вмешаться, чтобы она у
себя все волосы не вырвала. Мы отправились к соседям, объяснив свое вторжение
страхом перед утопленником. Речь, конечно, зашла о нем.
— Вечером он утонул, — рассказывала Алла Ивановна
с энтузиазмом. — Я его как раз видела, когда этот парень пришел.
— Какой парень? — спросила я.
— Да… — она рукой махнула, — спрашивал, продается
ли у нас дом, в деревне то есть.
— И что?
— Ничего. Говорю, опоздали, три дома продавались, да
уже проданы. Он еще засмеялся, говорит, может, к лучшему, у вас, мол, тут на
кладбище мистика какая-то.
И газету показал. А я ему: вон она, наша мистика, и на
Максимыча киваю, он как раз из огорода шел.
Мы с Сонькой переглянулись: сомнений не оставалось, Максимыч
убит, и виноваты в этом, вольно или невольно, мы.
