— Не скажу.
— Почему?
— не знаю. Может, из вредности.
— Такая красивая девушка не может быть вредной.
— Может! Особенно если ее слегка зацепят бампером.
Мы сели в машину и направились к моему дому.
— Где молоко покупаем? — спросил он.
— На остановке, возле гастронома. Вот здесь сверните.
Он свернул и остановил машину. Последняя бабулька
сворачивала сумки.
— Ну вот, — вздохнула я. Глеб выскочил из машины и
кинулся к старушке.
— Все продали? — прямо-таки с отчаянием спросил
он.
— Все, сынок.
— Ну, ничего. Где-то ведь еще молоко продают. Верно?
— Верно, — кивнула я, взяла из его рук бидон и
пошла к дому. Он бросился за мной.
— Подождите, давайте съездим.
— Перестань суетиться! — разозлилась я. — У
меня нет к тебе никаких претензий.
Всего доброго.
— Здорово, что мы опять на «ты».
— Милицию позвать или так отцепишься?
— Да здесь ни одного милиционера.
— Хорошо, шагай рядом, только заткнись.
— Может, все-таки познакомимся?
— Не имею желания.
— Почему?
— Я что, отвечать должна?
— Слушай, я понимаю, по-дурацки все получилось, извини
ради Бога, хочешь, на колени встану?
— Обожаю клоунов.
— Просто у тебя некрасивое имя и ты стесняешься.
— Точно. А вот мой некрасивый дом. До свидания.
— А как же молоко к завтраку?
— Муж купит.
— Муж? Черт, как не повезло. А он точно есть?
— Еще бы, и в придачу к нему двое детей.
Не оборачиваясь, я сделала ручкой и вошла в подъезд.
— Кто это рядом с тобой бежал, похожий на московскую
сторожевую? удивилась Сонька, таг щась в кухонное окно.
— Один подслеповатый псих. Он не заметил «кирпич» и
пытался сбить меня машиной.
— Это он зря. Машина денег стоит.
— Именно это я ему и сказала.
— Слушай, а он очень даже ничего. Высокий,
блондинистый. Одет прилично.
Тачка путевая?
— «Восьмерка».
— Во… Светку Сафронову Вовка сбил — поженились.
— То-то она двенадцать лет мучается.
— Так он ее велосипедом сбил, а не «восьмеркой». Молоко
где?
— Ушло. Вместе с бабулями.
— А ты где была?
— В травмпункте. — Я поведала историю о наезде и
продемонстрировала плащ. Сонька сочувствовала и по молоку тосковала.
Тут в дверь позвонили, я пошла открывать: на пороге стоял
Глеб с трехлитровой банкой молока в руках и сиял, как новенькая монетка.
— Привет! — лучисто улыбнулся он. —
Завтракать еще не сели?
— Уже поужинали.
— А войти можно?
— Войти нельзя. Моему мужу это не понравится. Он сейчас
в ванной с опасной бритвой в руках.
— Цивилизованные люди пользуются электрической.
— А он не цивилизованный. Если в три секунды не
исчезнешь, сам в этом убедишься.
— Да брось, ты не замужем.
— Серьезно?
— Я у пацанов во дворе спросил. Клялись. И потом, не
может мне так чертовски не везти. Это ж нечестно. Банка тяжелая, держать
неудобно, можно я ее на тумбочку поставлю?
— Зря старался. Я покупаю молоко у знакомой старушки, у
других не беру. Спасибо за заботу. Очень тронута. До свидания.
Я попыталась закрыть дверь. Из-за моей спины возникла Сонька
и ласково замурлыкала:
— А вот и молочко, как славненько. Чего человека в
дверях держишь? Человек услужливый…
— Скройся с глаз, — зло проворчала я.
— И чего ты взъелась? А вы проходите.
Давайте мне банку.
— Ты чего в моем доме хозяйничаешь?
— Она вообще-то ласковая, — ухмыльнулась
Сонька, — это сегодня на нее накатило, видать, шибко вы ей по кумполу
съездили.
— Уйди, убогая, — прошипела я.
— Да ладно, пойдемте в кухню. Глянь, мужик какой, росту
почти два метра, косая сажень в плечах. Мужик нынче редкость, по весне и то не
отловишь, а этот сам явился.
Может, мы на «ты» перейдем? — веселилась Сонька. —
Для простоты общения?
— Я с удовольствием, — согласился Глеб. — А
нельзя чашечку чая? В горле пересохло от всех переживаний.
— Чаю? Запросто. А можно и покрепче чего, или за рулем
ни-ни?
— За рулем не употребляю.
— И правильно. Сразу видно серьезного человека. А вот
мой, прости Господи, что за рулем, что без руля, пьет, подлец, ох, горе
горькое!
Я сидела, хмуро разглядывая гостя. Сонька суетилась, на стол
накрывала и на меня поглядывала с хитрецой.
— Чаек покрепче уважаете?
— Если можно…
— Чего ж нельзя… чаек есть.
— Мой чаек, — сказала я и разозлилась на себя,
было это совсем глупо.
— Да ладно тебе! — отмахнулась Сонька.
Выпили по чашке чая.
— Может быть, все-таки познакомимся, — сказал
Глеб, — за одним столом сидим.
— Я со всем удовольствием. Софья Павловна мы, можно
Соня, а это…
— Заткнись, — прошипела я.
— Не хотят знакомиться, — опечалилась Сонька,
пожимая плечами. — А ваше имя-отчество?
— Можно без отчества, Глеб.
— Имя редкое, но где-то я его уже слышала.
— «Место встречи изменить нельзя», — не удержалась
я.
— Что? — не поняла Сонька, а я рявкнула:
— Глеб Жеглов и Володя Шарапов.
— Ой, точно! И что, правда, Жеглов?
