— Правда? — забеспокоилась я. Совершенно неожиданно
Сонька перестала икать.
Это се, как видно, несказанно удивило: она повела головой,
заерзала и вернула глазам их первоначальную форму. — Мы ведь в этом деле
совершенно ни при чем, — решила я немного поплакаться и высказать
наболевшее, — а такая вокруг каша заварилась, не понять, что к чему, и
страшно очень. Вот вы, к примеру, что за люди?.. Боязно…
— Серега, — обратился «кузнечик» к олигофрену за
моей спиной, — покажи ей фотографии. — Тот бросил мне на колени пачку
фотографий, и «кузнечик» сказал:
— Посмотри, нет ли знакомого?
Положительно, по части туманно выразиться — он первый
специалист. Однако уже вторая фотография меня здорово напугала. На ней был тип,
которого я дважды видела на деревенском кладбище: «восьмерка» цвета «мокрый
асфальт»! Чем-то я себя выдала, «кузнечик» впился в меня взглядом и строго
спросил:
— Ну?
— Он в деревню приезжал, в тот день, когда сосед
утонул, — сказала я, продолжая рассматривать фотографию. Она меня
беспокоила. Я не сразу сообразила, что на фото труп: с открытыми глазами, но
отрешенным, нездешним взглядом. «Кузнечик» хлопнул себя по колену и засмеялся.
— Ну, Витька, ну, мудрец. Сам небось и пришил дружка.
Если он опять выкрутится, гадом буду, я его уважать начну. — Половины я не
поняла, но забеспокоилась. — Ну что, блондиночка… Хороша ты, хороша, а
дело — это дело, — он вздохнул очень натурально. — Витька сука, и вы,
может, в самом деле ни при чем, но… — он пожал плечами, — поехали с нами.
— Куда? — испугалась я, а Сонька опять икнула.
— Что, любопытная? В гости. А Витька пусть покрутится,
как вошь на гребешке.
— Он и так крутится, — торопливо заверила
я, — ему осталось-то совсем ничего.
— Да? — «кузнечик» заинтересовался.
— Оборотень сроку дал две недели. Истекает срок. Если
Витька его сам не поймает, наверное, помрет. Уж так ему обещали.
— Витьке каюк и без Оборотня. Уж больно грешен. Умник,
все мудрит, «кузнечик» сплюнул, получил от этого явное удовольствие. —
Поехали, красавицы.
— А мы надолго? — проблеяла я. — Мне завтра в
больницу, я на больничном, и мне к врачу…
— Врача мы тебе организуем, — хохотнул он.
Все-таки нечасто в наше время встретишь человека в таком веселом расположении
духа.
Он поднялся и пошел к двери, мы с Сонькой малость
замешкались, тут же олигофрены вмешались: на приличной скорости мы достигли входной
двери и уперлись в нее носами. Мне очень хотелось зареветь, и Соньке, как
видно, тоже. Но слезы, само собой, впечатления не произведут. Мы вышли из
квартиры, «кузнечик» впереди, насвистывая и не обращая на нас никакого
внимания. Один из олигофренов бросил сурово:
— Вякнет кто, башку сверну.
И свернет, в это верилось свято. У соседнего дома возле
гаражей пристроился джип «Тойота», водитель дремал, откинув голову на спинку
сиденья; заслышав нас, он засуетился. «Кузнечик» сел рядом с ним, а мы
вчетвером сзади. И поехали.
— У тебя анальгин есть? — вдруг спросила Сонька, а
я вздрогнула от неожиданности, потому как решила, что никаких звуков, кроме
икания, от нее больше не дождусь.
— В сумке, — ответила я, вглядываясь в Соньку.
— Ну так дай.
Тут только я с некоторым удивлением обнаружила, что сумка
лежит у меня на коленях и я намертво держу ее левой рукой.
Анальгин я нашла и отдала Соньке, та его проглотила и
сказала:
— Голова болит.
— Хорошо хоть есть, чему болеть, — попробовала я
ее утешить.
— А ведь укокошат подлецы, — вздохнула
Сонька, — и не узнаем кто.
— Не велика разница, — пожала я плечами.
— Не скажи. Я любопытная.
Олигофрен ткнул меня в бок, я восприняла это как приказ
замолчать и замолчала.
Водитель вдруг резко затормозил, и мы дружно ткнулись в переднее
сиденье. Вслед за этим сбоку что-то грохнуло. Сонька завизжала, и я тоже: от
страха и из солидарности. Машину начало разворачивать, стекла подернула рябь, а
водитель уронил голову на руль, странно вытянув шею. Олигофрены размахивали
оружием, «кузнечик» красочно матерился, а мы, свернувшись с три погибели,
закрыли головы руками и жалобно выли.
Слева завопил олигофрен. Машина во что-то врезалась и
замерла, рядом бабахнуло, а дверь справа открылась. Олигофрен проворно выскочил
и вдруг упал, уронив голову на порог машины. «Кузнечик» все еще матерился и
пытался открыть свою дверь. Ее, как видно, заклинило. Я повернула голову и
рядом с собой увидела второго парня с простреленной шеей, его кровь была на
моем плече. Хотелось заорать погромче, но почему-то не получалось. Я попыталась
от него отодвинуться. Потеряв опору, тело начало заваливаться, естественно, на
меня. Соньке было не легче: она полезла в дверь, но голова на пороге ей мешала,
а переступить через нее подруга не решалась. «Кузнечик» все еще сражался с
дверью, тут она открылась, и чей-то глумливый голос произнес нараспев:
— Какие люди!.. Вылазь, Каланча. — В этот момент и
нас заметили. Глянь, Димка, да у них тут девочки…
Димка глянул: в двери появился лохматый ухмыляющийся парень
с полными губами и сломанным носом.
— Мамочка моя, — сказал он и подмигнул. Нас
извлекли из машины, не скажу чтобы вежливо. Метрах в двадцати стоял
микроавтобус, к нему подтащили «кузнечика», или Каланчу, тот упирался, изо всех
сил стараясь высвободиться. Однако два дюжих молодца висели на нем, точно
приклеенные, и шансов одолеть их у него не было.
Его швырнули в микроавтобус и нас вместе с ним. Любопытная
бабка в доме напротив выглянула в окно, но тут же задернула штору. А мы
покатили по улочке, тихой и малолюдной. Новых знакомцев я насчитала пятеро. Они
так радовались встрече с Каланчой, что и нам впору было за них порадоваться, но
как-то не получалось.
— Слышь, Каланча, — приставал Димка, — Чижа
ты кончил? А он Славкин брат, не позавидуешь, честно говорю… даже жалко — тебя…
— Да пошел ты… — сплюнул «кузнечик», сидя на полу, было
это для него из-за длинных ног страшно неудобно, его ноги, кстати сказать, и
нам здорово мешали. Димка лыбился, размахивал пистолетом и продолжал болтать:
— С девочками катаешься? Девочки у тебя ничего.
— Он нас убить хотел, — сказала Сонька и
неожиданно пнула «кузнечика» в бок. — У, гад, одно радует: тебе теперь
тоже башку оторвут.
