— Вы чьи, ребята? — спросила я, не очень надеясь
на ответ. И правильно: отвечать они не собирались, были деятельные и вроде как
напуганы. Бог знает, кто их напугал, уж конечно, не мы с Сонькой.
— Вон мент стоит, — с тоской кивнула моя подружка
на постового. Мент стоял, но нам толку от него не было. Вот если бы вывалиться
из машины… Соньке… Правда, и Соньку жалко.
Тут мы подъехали к зданию, на первом этаже которого
находился магазин «Элиза».
Машина остановилась, нас извлекли из нее и не очень вежливо
потащили к двери. Дверь была внушительная, металлическая, с «глазком». Конвоир
позвонил, дверь открылась, и мы оказались в просторном холле, заставленном
коробками. Прошли по коридору и вступили в чей-то кабинет, обставленный
кое-как. В кабинете, как видно, шло совещание: сидели четверо мужчин, молодых,
суровых, из тех, кого опасно встретить на большой дороге.
— Вот, — Незатейливо сообщил конвоир, показав на
нас. Мужчина в центре стола хмуро кивнул, что, видимо, означало «подожди». Нас
из комнаты вывели и приткнули в коридоре. Парни закурили, и один другому задал
вопрос, видимо, риторический:
— Чего Браун сердитый?
Ответом было пожатие плеч, а я усмехнулась почти весело: не
иначе как наша встреча была предопределена свыше. С него начали, боюсь, им и
кончим. Сонька приподняла брови, видимо, желая сказать: «Вот куда нас черт
принес», а я кивнула: мол, в самом деле, черт. Ждать пришлось долго. Хотелось
пить, еще больше хотелось в туалет, а еще больше — уснуть и проснуться 28
апреля и не отвечать на Сонькин звонок.
Наконец нам велели зайти в комнату. Теперь здесь находился
только Браун. Видимо, где-то имелась еще одна дверь, так как я не заметила,
чтобы кто-нибудь выходил отсюда. Браун взглянул на нас исподлобья, а я с
любопытством уставилась на него. Роста он был, судя по всему, среднего и
средней комплекции, лицо приятным не назовешь, но и до уродливого далековато, одет
в джинсы и рубашку с барахолки. Раствориться во всеобщей усредненности ему не
давал взгляд: твердый, настойчивый и чрезвычайно неприятный, он рождал в моей
душе огромное количество отрицательных эмоций и убежденность, что лишь конченый
дурак выберет Брауна в свои враги. Он разглядывал нас уже довольно долго.
Сонька под его взглядом стала заваливаться вправо, мне пришлось ее поддержать.
— Садитесь, — кивнул Браун, — в ногах правды
нет. — Мы охотно сели. Длинный парень, что за вами ездил, жив?
— Был жив, когда мы его в последний раз видели, —
ответила я, — Нас куда-то везли, но машину остановили и нас повезли в
совершенно другое место, а его, наверное, в прежнее, то есть куда и нас
привезти хотели.
А может, и нет.
— И что я должен понять из этого? — усмехнулся
Браун. Усмешка была еще та. Я слегка подпрыгнула и попросила жалобно:
— Вы не сердитесь, пожалуйста, это сегодня в четвертый
раз, и я туго соображаю.
— Заметно. А что в четвертый?
— Как что? Вопросы задают.
— Ясно. Может, тебе чем помочь?
— Не надо. Я все охотно расскажу. Хоть и в четвертый
раз. Вы только подскажите, что вас интересует?
— А что это с твоей подругой? — спросил он.
— У нее здоровье слабое. Бить ее никак нельзя, а один
псих ей по голове стукнул, и вот… — я вздохнула, а Сонька приоткрыла рот,
демонстрируя кончик ярко-красного языка. Сходство с идиоткой было полным.
— Да, не стоило се по голове, — согласился
Браун. — Ладно, расскажи-ка мне что-нибудь интересное.
Это было хуже всего: мне требовалось как минимум пять
наводящих вопросов, только Брауну до этого дела не было. Я вздохнула и
спросила:
— Про Витьку?
— Про Витьку? — усмехнулся Браун.
— Про него все спрашивают.
— Кто все?
— Так ведь никто не представляется.
Спроси, с кем я сейчас говорю, разве ж отвечу?
— Ага, — кивнул он, — Но кое-что всегда можно
рассказать, если постараться, так?
— Так, — согласилась я, — машина, по-моему,
«СААБ», яркий спортивный костюм, задумчивый очень…
— Удав, — сказал Браун.
— Что? — Не поняла я и только после этого
сообразила, что это, видимо, кличка задумчивого типа. А ведь и правда, Удав,
точнее не скажешь. Чему-то порадовавшись, я продолжила:
— То ли банк, то ли контора на Нижнем спуске, мужчина
лет сорока, с бородой и усами, очки в золотой оправе.
Браун неожиданно засмеялся, очень весело, точно я сказала
что-то чрезвычайно забавное.
— Так, говоришь, о Витьке спрашивали?
— Да.
— И что спрашивали?
Я пересказала с максимальной точностью. Браун остался
доволен.
— Каюк Витьке, — развеселился он, —
доигрался, умник. Свои же и шлепнут.
И правильно сделают: за деньги, что он у них из-под носа
увел, одной смерти мало.
То ли он всегда такой словоохотливый, то ли жить нам
осталось всего ничего. Я посмотрела на Соньку. Она сидела, мерцая глазами, но
больше походила на чучело совы, чем на живого человека. Странно, какой на нее
столбняк напал. Ей хорошо, сиди, таращи глаза и слюну пускай, а мне на вопросы
отвечай да еще отгадать попробуй, как ответить правильно. Слово «деньги»
произвело на меня впечатление, и я доверчиво сообщила:
— Деньги ищет тип по кличке Оборотень. Витька ему
должен. Сама слышала, как они по телефону разговаривали.
— Оборотень? — Браун, казалось, удивился.
Задумался, лоб прорезала морщина, он сурово на меня покосился и опять повторил:
— Оборотень?
И мы стали говорить об Оборотне. Тут я многим поделиться не
могла, знала мало, а догадки держала при себе. Мы говорили уже минут сорок,
когда в комнату вошел мужчина, довольно пожилой, впрочем, может, так казалось
из-за крайней тучности, и сказал:
— Все собрались.
Браун кивнул, пожевал губами и приказал, косясь на нас:
— Девок запри где-нибудь. Может, еще пригодятся.
— Пошли, — сказал толстяк, мы поднялись и вместе с
ним вышли в коридор.
— Эй, Леха! — крикнул толстый. Из соседней комнаты
появился один из наших недавних конвоиров. — Отведи их в подвал.
