В километре от нас двенадцать «хейнкелей» бомбили наши войска, неподалеку висела «рама», от чего я крепко сжимал штурвал — так хотелось атаковать их.
— Командир, под нами мост и скопление войск. Штаб приказал разбомбить его, — сказал Никифоров, на миг прервав передачу данных.
— Ху…м, что ли?
Оба члена экипажа засмеялись.
— Нет. Думаю, вторым вылетом. Взять полную нагрузку и… Справимся?
— Не знаю, я истребитель. Не бомбил никогда. Попробуем.
Мы висели над войсками Вермахта еще минут тридцать, после чего ушли от места прорыва на юг, согласуясь со штабом фронта.
— Товарищ политрук, горючка на исходе, — сказал я особисту.
— Сейчас… Возвращаемся, нам дали разрешение.
Самое сложное — это посадка. К счастью, наблюдение за воздухом взяли на себя члены экипажа, так что отвлекаться мне не пришлось.
— Есть касание, — пробормотал я и стал притормаживать самолет, полностью убавив газ. Когда мы подкатили к месту стоянки, где нас уже ждали топливозаправщик, машина с бомбами и механики, я дал газу, лихо развернулся и заглушил моторы. От штаба к нам пылила полуторка с командованием.
Я последним вылез из машины и встал под ветерком, который остужал мое разгоряченное тело. Гимнастерка, вся в пятнах пота, стала слегка холодить тело. Сильно зачесалась спина, там, где рана. Потянувшись, я под гудение нагнетателя бензовоза и шум бензиновой струи, льющейся в бак, сказал присевшему рядом на снятый парашют Степанову:
— Хорошо-то как!.. Слушай, а нас кормить будут? А то есть охота.
— Не знаю, товарищ старший сержант.
— Будут, товарищ старший сержант, столовую предупредили… да вон уже несут! — поторопился обрадовать один из ползающих по самолету механиков.
И действительно, от столовой к нам быстрым шагом, даже можно сказать трусцой, спешили две официантки с термосом и корзиной.
Особист вместе с фотоаппаратом убежал в штаб, оставив у машины капитана Смолина. Переговорив для начала с механиками, тот направился к нам.
— Так, товарищ старший сержант. Теперь составляем рапорт о вылете. — На свет появился лист бумаги.
Вздохнув, я встал и, используя крыло как стол, согласуясь с капитаном, быстро накидал черновик.
— Нормально. Теперь набело.
Покончив с рапортом, отдал его капитану. Тот прочел, посмотрел на меня озадаченно, что-то добавил и поставил свою подпись.
«По-русски же писал, что это он так на меня посмотрел?» — подумал я, глядя, как начштаба неторопливо шагает через поле.
— Кушайте, товарищи летчики, — раздался позади девичий мелодичный голосок.
— Что у нас сегодня, Любаш? — спросил я у знакомой официантки.
— Вареники.
— Вишневые?
— Нет, товарищ летчик. С творогом.
Вернувшийся без фотоаппарата особист присоединился к нам. Быстро пообедав, мы снова заняли свои места и, получив разрешение, пошли на взлет.
— Ну ни хрена себе!!!
— Что? — спросил особист.
— Да как ей управлять теперь?! Мы сколько взяли?
— Так механик же говорил…
— Да, говорил, что полную, а сколько это?
— По две двестипятидесятых на внешних держателях и шесть соток во внутреннем бомболюке.
— Тысяча шестьсот?!
— Да.
— Я-то думаю, что это мы так долго оторваться не могли!
— Все нормально?
— Да в принципе норма. Но все равно маленько не по себе.
— Курс шестнадцать, — выдал штурман, когда мы поднялись на три тысячи метров.
При подлете к мосту мы внимательно обшарили глазами небо.
Чисто, только «рама» вдали.
— Сперва бомбим, потом пикируем. Веди, — принял я решение.
— Я Сокол-семнадцать, вышли на цель… — забубнил в рацию Никифоров.
— На боевом!
«Блин, и свернуть нельзя!!!» — подумал я, когда буквально в десяти метрах под нами вспух очередной разрыв снаряда. Немецкие зенитчики не спали.
— Сброс!!! — заорал Никифоров, и почти сразу «пешка» скакнула вверх, освободившись от груза.
— Ну что там? — спросил я нетерпеливо, уходя противозенитным маневром.
— Падают… падают… Пока еще пада… Есть!!!
— Ну???
— Да не видно ни зги! Пыль одна… Сейчас… Черт! Мост цел! В скопление войск попали рядом с берегом, горит там что-то.
— «Мессеры» заходят с солнца! — вдруг закричал Степанов.
Смело повернувшись в ту сторону, я, чуть прищурившись, посмотрел на две пары немцев, которые с высоты падали на нас.
«Отлично подготовленная и исполненная атака. На пять баллов! Однако еще далековато, уйти мы не успеем, но вот спикировать — это да. Успеем!» — подумав так, дернул «пешку» вправо, вводя в пологое пикирование.
— Парни, держитесь, пикирую на мост! — закричал я, положив палец на кнопку сброса бомб.
Надрывно загудели так хорошо мне знакомые по симулятору моторы.
— А-а-а. Н-на! — выдохнул я, выводя машину из пике. — Стрелок, что там?
— На второй заход идут, — отозвался Степанов. — Первый раз они промахнулись, слишком резко мы вниз ушли.
— Щас на пары разобьются и снова атакуют. Штурман, что там с мостом?
— Две легли на мост рядом с берегом, метров на тридцать моста нет. Всю технику, что на нем была, снесло, да и другие пролеты покоробило. Две остальные упали на берег. Мост поврежден, и сильно. Но лучше бы в середину попасть было.
— Ну спасибо! Я вообще на этом аппарате второй раз лечу, а вы от меня что-то хо…
— Немцы атакуют! — прервал наш спор Степанов, его пулемет стал огрызаться короткими очередями.
— Сейчас посмотрим, что это за тяжелый истребитель! — сказал я и, виражом увернувшись от первой, пошел в лоб второй паре.
— Я пустой! — устало выдохнул я, уворачиваясь от очередной атаки одного из «худых».
Этот нелегкий бой научил их осторожности. Два неосторожных догорали в бурьяне, подошедшая восьмерка «мессеров» не стала атаковать, а с интересом наблюдала наш бой с оставшимися двумя немцами.
— Я тоже все до железки! — откликнулся Никифоров.
У стрелка патроны закончились еще раньше.
— Что же они не атакуют? Все кружатся рядом, — спросил особист, глядя на «мессеры».
— Что-то замышляют, — ответил я, тревожно крутя головой. В это время рядом пролетела пулеметная очередь, из-за чего мне пришлось дернуть штурвал, поворачивая всю избитую «пешку» в сторону немецкого тыла.
