Последнего свалили в тридцати километрах от аэродрома. Карпов же и сбил, когда «худого» догнал. Повезло, что у немца проблемы с управлением какие-то были, а не то бы ушел, точно бы ушел.
Наши с аэродрома наблюдали большую часть боя, только концовка ушла далеко в сторону, но одно то, что на ВПП упало три самолета, говорило, что учеба шла как надо.
После того как «тройки» сели, настала наша очередь. Когда я подогнал свой МиГ к капониру, мне сообщили еще одну новость, уж не знаю, какую по счету. Запрет на интервью был снят, и надо же было такому случиться, чтобы военные и не только корреспонденты прибыли в наш полк именно тогда, когда мы взлетали. Так что воздушный бой шел фактически на их глазах. Не знаю, сколько пленки они извели, но из всей пишущей братии только один фотограф был доволен — у него была профессиональная камера с мощным объективом. Думаю, именно ему повезло сделать самые лучшие снимки. Порадовало одно — теперь у пишущей братии кроме меня было еще девять «жертв». Пусть тоже отдуваются.
От меня не отстали. Сняли на крыле так, чтобы были видны двадцать звездочек на фюзеляже и пририсовывающий еще одну Степаныч. Правда, его со спины сняли, но он и этому был рад.
Постоянные вопросы, щелчки затворов фотоаппаратов, общие снимки, одиночные, на фоне горящих обломков сбитых «хейнкелей»… Меня мурыжили часа полтора, пока после обеда не удалились жутко довольные таким репортажем.
— Даже поесть нормально не дали, — недовольно сказал я, посмотрев вслед уезжающему автобусу.
— Так, бойцы. А кто за вас рапорты писать будет? — послышался со спины голос капитана Смолина.
Поскольку нас переподчинили полку Никитина, то и все бумаги по вылетам шли через его штаб, так что мы направились вслед за капитаном. В штабе же выяснилось, что журналисты уехали ненадолго — тут где-то рядом упали сразу шесть бомбовозов. Это, наверное, те, по которым «таиры» эрэсами залп дали. Акулы пера оставались на мой концерт, про который уже знали во всех подробностях.
— Можно мне вот тут встать? — оторвал меня от написания рапорта чей-то нежно-девичий голосок.
Удивленно подняв голову, я, как и все, посмотрел на непонятно откуда взявшуюся девушку-репортера.
— Вот тут можете встать, тут будет удобно, — сразу же заулыбался «вечный дежурный» Виктор. Который действительно стал «вечным». Не знаю, как он упросил оставить его в полку, но должность дежурного у нас теперь была занята надежно. Три дня назад он сломал руку, когда сел на вынужденную на нейтральной полосе. Самое смешное, при посадке он врезался в подбитый танк. Так в рапорте и написал причину травмы: «из-за тарана танка», что стало причиной долгих споров в полку и шуток на эту тему.
Девушку я вроде видел среди репортеров. Точно — она брала у меня интервью о личной жизни. Но как-то тихо, несмело, в отличие от остальных наглых и напористых, быстро оттерших ее в сторону.
«А ниче так, симпатичная. В моем вкусе. Главное, чтобы Мариночка не заревновала, а то уже вроде как и не встречаемся пока, а молнии глазами мечет. Нет, чую, пора переходить в активную фазу. Ой, пора!» — подумал я, возвращаясь к рапорту. Поскольку рука уже была набита, закончил первым — начал с белого листа, а не с черновиков, как остальные.
— Вот, товарищ капитан, закончил, — сказал я, вставая и отряхивая галифе от налипшей травы.
Написание рапортов происходило на свежем воздухе, что было правильно — штабная землянка, конечно, большая, но всех все равно не вместит.
— Ну-ка… Да, все правильно. Можете идти отдыхать, — разрешил Смолин, изучив плод моего творчества.
— Я на стоянку, узнаю, что там с моим МиГом.
— Ладно. Никитин поговорить с тобой хотел. Так что далеко не исчезай.
— Хорошо.
Девушка, что-то писавшая в большой — формата ближе к А-3 — альбом, резко закрыла его, когда я подошел к ней. Вернее, не к ней, а к Сомину.
— Нужно поговорить. Я на стоянке буду, — тихо шепнул я командиру, проходя мимо.
На стоянке все было в норме. Ходили оружейники, таща длинные ленты крупнокалиберных патронов для МиГов. Суетились механики, осматривая машины; бегали бойцы хозчасти, списывая утраты. Все работали. Присев в тени своей машины, где возились Семеныч с мотористом, что-то подкручивая под капотом, достал из планшета блокнот и на восемнадцатой странице принялся выкладывать свои мысли.
— Чего звал? — присел рядом Сомин. Кроме него подошли мой ведомый и еще несколько пилотов. К этому времени я закончил и подал блокнот.
— О как? — только и сказал старлей, когда прочитал вступление, но потом только удивленно качал головой.
Пока он изучал мой план, я встал, чтобы размять ноги, и тут же увидел ту девчонку-репортера, тихой мышкой устроившуюся у хвоста самолета с неизменным альбомом.
— Девушка, вы что-то потеряли? — спросил я. Судя по удивленным лицам парней, они тоже ее только что заметили.
— А? Н-нет. Можно мне тут посидеть? Я не помешаю? — с робкой улыбкой спросила она.
— Не помешаете… Да нет, что я говорю?! Помешаете, конечно! Вы, девушка, сходите пока… — наклонившись к Сомину, который не отвлекался даже чтобы послушать наш разговор с девушкой, поинтересовался: — Слушай, а если она из этих?
— Из кого? — не понял он.
— Ну те, что пальбу устроили на аэродроме? А? Вынюхивает?
Мы оба повернулись к корреспондентке и с подозрением посмотрели на нее.
— Да не может быть, их же проверяли, — с сомнением проговорил Сомин.
— Тех тоже проверяли, и что? Лучше при ней ни о чем не говорить.
— Согласен. А куда? Я не дочитал…
— А к Никифорову и пойдем, к тому же он неплохие советы по этой теме дать может.
— Да что он понимает?! Хотя да, лучше подстраховаться. Пошли.
— А можно мне с вами?
«Интересно, сколько ей лет? Восемнадцать наверняка, студентка какая? Непонятно. Но черт возьми, она все-таки в моем вкусе, знают немцы, кого подсылать!»
— Да, конечно. Пойдемте, — подхватив ее под локоток, я ответил с шикарной улыбкой и тут же увидел Лютикову. Сцена была та еще.
— Вот, блин!.. Извините!
— Что? — не поняла репортерша.
— Девушка, извините, мы не представлены, Вячеслав Суворов.
— Дарья… Миронова. Корреспондент «Комсомольской правды», — с легкой заминкой ответила она.
— Да? Ну приятно познакомиться. Вы пока пройдите с товарищем старшим лейтенантом, а у меня тут важное дело-о-о, — крикнул я уже на бегу. Марина уже почти скрылась с глаз за густым кустарником. Судя по ее лицу, когда она резко развернулась, чтобы уйти, у нас будет серьезный разговор.
Догнал я ее у бензовоза, который загнали под кроны деревьев, и, настроившись на ее шаг, стал сочувственно вздыхать.
