Он обвел офицеров, собравшихся в комнате, тяжелым взглядом. Все старательно отводили глаза в сторону.
– Ясно, смельчаков нет. Ну что ж, придется мне тряхнуть стариной. Со мной пойдет… капитан Белянин.
Начальник четвертого отряда заерзал на стуле.
– Что, боязно, капитан? – усмехнулся начальник колонии.
– Да не так чтобы очень… но вот сто грамм для храбрости не помешало бы.
– Эх, слабаки. – Жуликов полез в карман галифе, достал оттуда ключ и бросил Белянину. – Вернись в мой кабинет, открой сейф и принеси бутылку коньяка.
Явно обрадованный, Белянин выскочил из комнаты и спустя минуту вернулся с бутылкой и стаканом.
– Вам налить, товарищ полковник?
– Не надо, – отмахнулся тот, – пей сам.
Белянин, не страдавший излишней скромностью, тут же отлил себе из бутылки полстакана и, хлобыстнув, шумно занюхал рукавом.
– Возьмем с собой нескольких бойцов с автоматами, – сказал полковник Жуликов.
– Товарищ полковник, вы что, собираетесь выходить в жилую зону? – настороженно спросил Барсуков.
– А что?
– Вам ни в коем случае нельзя этого делать. Заключенные излишне возбуждены. Ваше появление может вызвать неадекватную реакцию.
– Какую, какую реакцию? Ты мне тут не мудри.
– Забросают камнями, палками.
– Так что же мне, на крышу прикажешь лезть?
– Лучше уж на крышу, – вставил Белянин, – ей-богу, товарищ полковник.
– Они же меня засмеют. Чтобы я на старости лет…
Неизвестно, чем бы кончился этот спор, если бы не появление в комнате старшего лейтенанта Жуковского. Он дежурил у входа в здание.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться.
– Что там у вас?
– Осужденные прислали группу своих представителей. Они требуют встречи с вами.
– Так прямо и требуют?
– Да, товарищ полковник.
– Сколько их?
– Человек семь.
– Ого. Кто главный?
– Осужденный Куташвили.
Офицеры переглянулись между собой.
– Так я и думал, – сказал полковник Жуликов. – Значит, все-таки он заварил кашу. Ладно, где они?
– У входа. Я распорядился не впускать их до вашего распоряжения.
– Правильно, старлей, – одобрительно сказал Жуликов. – Ну что ж, товарищи офицеры, на крышу мне лезть не придется, слава богу. Не буду позориться на старости лет. Двое остаются здесь – старший лейтенант Барсуков и капитан Самсонов. Остальные – со мной.
– А как же наш план, товарищ полковник? – спросил Барсуков.
– Погоди пока.
Спустя минуту в коридоре на первом этаже административного здания состоялась встреча между полковником Жуликовым и сопровождавшими его офицерами, с одной стороны, и осужденным Куташвили, а в просторечии Коканом, и группой поддерживающих его наиболее авторитетных заключенных-отрицал, с другой.
Сам Кокан был одет по полной форме: в черной куртке и брюках, начищенных ботинках и аккуратно надвинутой на макушку шапочке. Его подельники выглядели более живописно. То ли для устрашения, то ли для форсу они явились на встречу в одних майках, демонстрируя многочисленные татуировки.
Чего здесь только не было: и распятия с Иисусом Христом, и звезды крутых, и изображения гладиаторов, головы чудовищ с клыками, рогами, бородой, оскалы, сражающиеся быки, рыцари, парящие орлы и прыгающие олени, кинжалы, мечи, факелы, обнаженные женщины, карты, розы, церкви с куполами.
Делегация отрицаловки, прибывшая на переговоры с администрацией, была безоружна, об этом сказал сам Кокан.
– Начальник, что же ты пушками обложился? – с легкой насмешкой сказал он, увидев полковника Жуликова. – Мы-то пришли к тебе с голыми руками.
– У вас-то, может быть, оружия нет, – согласился Жуликов, – но в промышленной зоне уже наверняка не одну сотню заточек сделали.
– Надо же нам как-то защищаться.
– От кого?
– От вашего беспредела.
Полковник Жуликов, который всегда считал себя либералом в отношениях с заключенными, едва не задохнулся от возмущения. Но, помня о том, что ему нужно выиграть как можно больше времени, он сдержался.
– В чем же состоит беспредел, по вашему мнению?
– Мужик на промке пашет из последних сил, а нормы растут, выполнить их невозможно.
Начальник колонии едва не засмеялся.
– Так вы, значит, сюда за мужиков просить пришли? – сказал он, приглядываясь к звездам на плечах отрицал. – А среди вас хоть один мужик есть? Кто-нибудь из вас бывал в промзоне?
– Это не наше дело, – надменно заявил Кокан. – Блатному в промке пахать западло. Это не его дело, он должен воровской устав блюсти и за порядком следить.
– Вот я и смотрю, как вы за порядком следите. Зона совсем разморозилась.
– Это потому, что вы со своими законами лезете в нашу жизнь. А у нас свой устав, ничего хорошего из этого получиться не может.
– Что же вы нам предъявляете, осужденный Куташвили?
– Прекратить беспредел повязочников, снизить нормы выработки на промке, разобраться с наказаниями. Что это за дела, когда любой сэвэпэшник может лишить зека права покупать продукты в ларьке? На одну вашу пайку здесь не продержишься.
– Члены секции внутреннего распорядка, или сэвэпэшники, как вы выражаетесь, наделены определенными полномочиями. Если у вас возникают какие-то претензии по поводу вынесенных наказаний, вы можете обращаться к офицерам-воспитателям.
– Ваши попы, – презрительно сказал Кокан, – слушают только сэвэпэшников. Мнение простого зека для них ничто.
– Возможно, вы правы, – уклончиво сказал полковник Жуликов, – члены секции внутреннего распорядка, а также другие представители лагерной общественности своим примерным поведением заслуживают того, чтобы администрация считалась с их мнением. Вам и таким, как вы, Куташвили, путь сотрудничества с администрацией тоже не заказан.
– Я – вор, – сказал Кокан, горделиво выпятив грудь. – Коронован в крытке. Готов до конца своих дней гнить в ПКТ, но ссученным никогда не стану.
Отрицалы, стоявшие вокруг Кокана, одобрительно закивали.
– Вы уже пошли на контакт с администрацией.
– Я – уполномоченный и представляю здесь не свои интересы. Мне для себя ничего не надо.
– Ну конечно, – скептически вставил кто-то из офицеров-воспитателей, – живете на общаковские деньги…
– Не стоит пререкаться, – оборвал его полковник Жуликов, – мы здесь не для этого собрались.
– Вот именно, гражданин начальник.
