– Сейчас уже к выходу топаем. Мне только что батя звонил. В общем, это наш последний выход – так что закупались мы по полной – Голос старого товарища был полон напряжения.
Последний выход? Черт, видать, все действительно хреново – батя у моего другана человек серьезный, многих больших личностей знает. Да и действительно – подзадержались мы в родном городе. Пора валить. Куда? Да есть одно местечко…
Вот уже почти полгода – с самого начала иранской заварушки – несколько семей строили на купленном в складчину подальше от стратегических объектов участке нечто вроде бункера, куда свозили продукты, патроны, солярку и прочие ресурсы – стандартные действия огромного количества «сюрвейеров». Черт, я даже в тир походил, хоть стрелять научился. Не фонтан, конечно, но что делать. Уж лучше так, чем никак.
Взвывшая невдалеке сигнализация прервала мысль – оглянувшись, я увидел, как несколько здоровенных типов без всякого стеснения, посреди белого дня угоняют машину. Видать, очень уж им хочется хоть немножко покататься на «БМВ Х6».
Сжав в руке «Осу» и выложив дополнительно еще парочку патронов, я взмолился, чтобы милиция не обратила на меня внимания, – угоняемая машина была неподалеку, а от здания гипермаркета уже мчался патруль с автоматами наперевес.
Не то чтобы у меня было что-то незаконное. Так, фигня. Купленный дедом другого моего товарища дробовик. Полуавтоматический. С кучей, мать его, патронов. «Оружие последнего шанса», как сказал батя. На случай, если «Осы», которыми была вооружена поголовно вся наша компания, уже не помогут.
Внимательно наблюдая за лицами милиционеров, – а не бросят ли они на меня взгляд, я в то же время косил глазом на угонщиков – ибо те последнее время пошли вооруженные и вполне могли ответить. А оно мне надо?
Ядерного взрыва я не увидел – заметил блеснувшие нестерпимым светом стеклянные поверхности супермаркета и исказившую лицо сержанта с АКСУ гримасу – после чего пришла тьма.
Старый Империалист
В школе было много шума и беготни. Я сидел на подоконнике и курил. И даже завуч не делал мне замечания, впрочем, так как бегали взрослые люди, то завуч, наверное, тоже участвовал в гонках, и ему было не до замечаний. Занятий в школе не было, а была мобилизация. У меня в военном билете мобпредписания не было, но была совесть. Поэтому, прихватив старый рюкзак, собрав по старой памяти санитарию и подкупив консервов в магазине по дороге, я добровольцем заявился на мобилизационный пункт. Здесь меня не ждали, впрочем, не ждали никого. Бардак верхом на бардаке и бардаком погоняет. Нормально. Только широко используя идиоматические выражения и периодически рявкая на прапорщиков, я добился выдачи военной формы еще советского образца. Облачившись в китель ПШ и гордо затянув ремень, уселся на подоконник и закурил. Об оружии только ходили слухи, гарант и защитник, объявив мобилизацию, в последний момент решил поторговаться с обеими сторонами. Сугубо гражданский человек, он никак не мог понять, что мобилизация половинной не бывает, и то, что по тем, кто в середине, бьют со всех сторон!
Впрочем, сейчас меня больше волновало, куда же меня пристроят. Хотя и не сильно. Как говорили гордецы гусары: «Наше дело воевать и умирать! А когда и за что, господин полковник знает!» Так что мне, с тремя звездочками на погоне, не стоит беспокоиться о высокой политике, а стоит подумать о вещах прозаических. Об оружии, о еде и о должности. Докурив, ткнул бычок в заботливо поставленную кем-то консервную банку и пошел на поиски. Оружие я себе нашел. Мда-а, «Стечкин» с деревянной кобурой! Хорошо, что оружие Второй мировой наконец-то списали в конце девяностых, а то прикольно бы я выглядел с «наганом». Потом я стал искать кого-нибудь старше себя по званию, но кто-то милосердный избавил меня от этой муки.
Свет был ослепителен настолько, что выглядел черным. Я не успел ни о чем подумать, как просто перестал быть. А потом вновь ощутил незнакомый влажный запах, ветерок, обдувающий голову, и травинку, коловшую меня в щеку.
Цинни
Думается мне, что ежели приключится армагеддон со всеми признаками рагнарека, то всем нам настанет полный рагнарек, в пасть его Фенриру… за исключением тараканов, крыс и чиновников от образования, заблаговременно занявших удобную экологическую нишу между первыми и последними.
Неудачная, скажете, шутка? Да какие тут шутки!
На днях, значит, собрали областное совещание директоров детских оздоровительных учреждений, накачали по самое не хочу рекомендациями и инструкциями – и отправили восвояси. Наш Иван Анатольевич вернулся весь такой глубокомысленный – и час спустя наш дружный коллектив в полном составе, от зама и зава до бабы Тани-технички, был собран в кабинете директора лагеря. В жаркой тесноте слова директора звучали как-то по-особенному весомо… и неубедительно. Когда он в десятый раз вернулся к мысли, что все будет хорошо (на лице явственно читалось: даже если все будет плохо), потому что так сказали в «области», умудренная жизненным опытом баба Таня не выдержала:
– А делать-то нам чего?
– Ничего, – ответил Иван Анатольевич. – То есть работать согласно утвержденному плану деятельности.
– Кому мы, на фиг, нужны?.. – вставил свои пять копеек наш боевой зам, любитель подискутировать на околополитические темы.
Но директор не дал ему разгуляться.
– А вы, Дмитрий Григорьевич, проверьте бомбоубежище… ну, как там чего. На следующем совещании доложите. Если чего надо, составим официальную бумагу, отправим в область. Короче, обычным порядком.
А завхозу поручили посчитать противогазы. Угу, и доложить.
Наступление армагеддона наш лагерь уже отрепетировал: в первой половине 90-х его прикрыли (за ненадобностью), через десять лет открыли снова (потому как – приоритет). За десять лет лагерь превратился в живописные руины. Сколько-то средств в него вложили, сколько-то средств через него отмыли, потом торжественно открыли, показали в местных новостях, опубликовали фотки с открытия в местной газете. «Обычным порядком», – как любит говорить наш директор. Статья в полторы сотни слов наполовину состояла из славословия благодетелям нашим, двадцать раз в тексте встретилось словечко «новый», столько же раз «современный» (ну да, я считала), а один раз – даже «европейский». В сочетании с «уровень», как несложно догадаться. Но из «евро» у нас были только всякие евродоски-еврорейки, использованные в облицовке по-азиатски практично (чтобы прорабу хватило ванную и санузел в квартире облицевать), ну и болты в директорской мебели. В нашем директоре сто двадцать кило, евростулу быстро настал простой азиатский каюк, и штатный плотник говорил много-много плохих слов, запоздало выяснив, что эта (пи-и-и…) – под шестигранник (пип-пип-пип). Под окном, заслушавшись, застыли младшие воспитанники. У старших-то лексикон побогаче, чем у нашего плотника, – плотник только телик смотрит, а эти в Сети ориентируются лучше, чем в родном лагере. Ну да не о том речь. Половину из того, что мертвым грузом висело на балансе, вызывая у завхоза приступы агрессии, составили пособия, игрушки и прочие вещи, списанные в других образовательных учреждениях. По пути к нам они обрели астрономическую остаточную стоимость и стали вполне реальной материальной ценностью. Были среди прочего барахла и противогазы, помнящие еще учения по гражданской обороне времен Леонида Ильича. Эти вот противогазы и отправился инспектировать наш завхоз. А замдиректора, стребовав у завхоза рабочий халат, со вздохами полез в бомбоубежище.
