В общем — если резюмировать мое впечатление — то, как сказал некто подзабытый нынче Сусик-Богдан, прибыв с того света на этот: «На что мне с моими миллионами эта залежалая тыква Парася Никаноровна нужна?»
Не — на Жозефине я точно не женюсь!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА 43
28 февраля 1792 года. Мартиника. ВЭК
Хороший строитель не боится собственного детища. Если это мост, должен встать под мост, когда пойдет первый эшелон. Если это подвешенная на хомутах турбина от так и не построенной атомной подводной лодки, которой суждено обеспечивать энергией город, — то под турбиной. Сразу, как только передаст управление штатной команде ТЭЦ. Росомах внутри тоже считает, что так и надо. Хефе и дон Луис сочли бы за блажь… если бы им не был нужен верный гонец на полуостров. Полковник Ортега-и-Аларкон почти член семьи генерал капитана, и останется таковым, пока не натворит глупостей. Прикрыть фиговым листком чести инженерного корпуса политическую интригу, с их точки зрения, глупостью не является.
Потому сеньор Фернандо находится на борту вновь спущенного фрегата «Сан-Исабель». Поскольку над кораблем вьется флаг береговой охраны, а не королевского флота — гадать, что за Изабеллу имели в виду, не приходится. Разумеется, ту самую. Дочь великого Филиппа, сестру и тетку двух менее великих… Ту, что уверенно правила Испанскими Нидерландами — и при которой словосочетания «дюнкерский корсар» и «фландрская армада» наводили ужас на врагов Испании. Ту, которая сквиталась за несчастливую армаду, разделав разом Англию и Голландию под орех в стратегической операции, охватившей половину европейского континента.
Сама Изабелла-Клара-Евгения флоты в бой не вела, у нее были на то адмиралы. Таких нашла, что Дрейки и Рейли им в подметки не годились! Разумеется, Коломб и Мэхен упомянули лишь испанские поражения, а про свои забыли — в том числе про великий погром 1625 года, если и сходный с поражением той Армады, что пишут с большой буквы, так это тем, что, в отличие от флота Медины-Сидонии, остатки англо-голландского флота, обращенного в бегство, потерявшего управление, растрепанного бурями Бискайского залива — встретила та самая фландрская армада. Их было вчетверо меньше… свежих, бодрых, с лучшими обводами и лучшей морской пехотой на борту.
Англичане так и не выучили урок той кампании. Ни пятьдесят лет спустя, ни полтораста. Все вокруг могут это лишь предполагать, а я знаю. И потому знаю, что лучшим дополнением к быстроходным фрегатам будут не столько линкоры — у Испании просто денег не хватит построить флот хотя бы вполовину британского — сколько «полевые полки». Любое государство, вынужденное содержать флот и армию разом, должно уметь и использовать их разом, согласованно — что против чужого флота, что против чужой армии. Иначе — поражение.
Собственно, именно этим мы сейчас и занимаемся.
На двух палубах «Сан-Исабель» плотно, как в забитой электричке, устроился первый батальон второго полевого полка Его Католического Величества. Да, есть удобные войсковые транспорты — но у длинного фрегата скорость выше почти на четверть. Максимальная. Насколько мы лучше идем при умеренных ветрах — это сеньор Фернандо только теперь начинает понимать, с восторженных слов капитана. Там, где фрегат старого типа давал бы два узла, мы делаем четыре, там, где четыре — мы делаем семь. Так что настоящие сроки путешествия сократились неимоверно: на дальних переходах меньше будет заходов для ремонта и кренгования, забора пресной воды и свежей пищи. Сроки путешествия через Атлантику упадут, пока — только для нас! — вдвое. Кругосветки — впятеро.
Это называлось малой транспортной революцией. Парусники с продольными железными креплениями изменили эпоху. До них — были Беринг и Кук, после будут — Крузенштерн и «Бигль».
И все-таки парусник остается парусником. Иными словами, без правильного ветра, не слишком сильного, не слишком слабого, не вовсе противного, который моряки временами обзывают «вмордувиндом» — никуда. А потому время путешествия на полуостров пока не наступило. У нас и здесь, в Карибском море, дело нашлось.
Что ветры дуют по расписанию, пусть и неточному, современникам пришлось объяснять, причем удивительно долго. Вот она, вера в технику. Ветра мы ждать не хотим! Вот подождать готовности «нормального парусника» — пожалуйста. «Исабель» на фоне иных кораблей эпохи смотрится удивительно современно. Никаких высоких надстроек, ровная палуба от носа до кормы. Никаких завитушек и украшений. Мягкая обтекаемая форма. Роскошь? Она в полированном красном дереве фальшбортов, в прогулочном балконе на корме, чуть нависающем над водой. Без балкона никуда — в настиле над водой есть надлежащим образом огороженные отверстия, над которыми всякий желающий может на время уединиться. Три входа — слева нижним чинам, справа — офицерам и благородным пассажирам, центральный — персональный для капитана. Обычно нижних чинов гонят на нос… но как-то нехорошо устраивать отхожее место прямо за спиной у прекрасной дамы.
Резчик по дереву — художник от Бога. Впрочем, куда ему было деваться, если в мастерскую заявился не полковник Ортега-и-Аларкон, а «Эль Глотон»? Росомах позаимствовал во дворце генерал-капитана копию портрета инфанты Изабеллы, и потребовал — чтобы один в один или лучше. Конечно, во время великих побед ей исполнилось шестьдесят, а на полотне — шестнадцать, но, если она и приглядывает сверху за творящимся на земле безобразием, вряд ли обидится за такую неточность. Для тех, кого она привела к победам, она останется молодой и прекрасной. Да будет так, и черт с ней, с исторической точностью.
Вот и вышла — словно на портрете. На каштановых волосах — маленький ток, «чтобы в Мадриде не сплетничали». Инфанта, как все Габсбурги, считает себя северянкой. Хитрый прищур — то ли каверзу задумала, то ли готовится вскинуть к плечу оружие и пригвоздить врага тяжелым болтом. Из украшений — тонкая золотая цепочка. На ней — не ладанка с иконой или мощами, не медальон с портретом или локоном любимого — золотая медаль города Антверпена за лучшую арбалетную стрельбу. Само оружие — здесь же, чуть перекашивает конусообразный кринолин.
На этот раз инфанта не посылает — сама ведет своих корсаров в бой. И кто заробеет — пусть вспомнит прищур стоящей на носу героини и дерется без страха и без пощады!
Ветер наполняет паруса, колышет белые накидки пассажиров из будущего. Им бы за закладкой своего катамарана присмотреть… увы, увы. А ведь посудину будет строить местный инженер, как и первый клипер.
Да, клипера тоже будут заложены — пока как авизо и прочая недорогая мелочь. Сразу с продольными креплениями! Значит, скоро моряк, отвечающий на вопрос: «Сколько дает эта посудина в полный фордевинд?» — «Восемнадцать узлов!», не будет более шутить! Интересно, как скоро это дойдет до факелоносцев свободы и просвещенных мореплавателей?
Кстати, о французах. С острова Мартиника, знаменитого плантациями тростника, сахаром-кассонадом и сахарной же водкой, поступил намек от местных роялистов. Мол, надоело нам чихать в мешок при гильотине. Да и освобождение рабов совершенно подрывает экономику плантаций… В общем, если армия испанских Бурбонов поддержит мятеж, то налог отправится в руки родичей законного короля Франции, а не якобинцев. Налог с Мартиники… Остров невелик, но денег вокруг него крутится немало, порядка одного процента французской экономики. Лакомый кусок. Поделить — хватит всем. Тем более по палубам зачитывают приказ. Отныне приватиры католического короля действуют по старинному дюнкеркскому праву. Значит, в казну пойдет не привычное по колониальным водам «квинто», пятая часть, а всего-навсего десятина. Остальное будет поделено между всеми участниками экспедиции в зависимости от чина и должности. Так что на палубах, несмотря на тесноту, настроение приподнятое. Зажигательная речь хефе о старинной славе и долге перед короной — хорошо, ежедневные службы, в которых падре приравнивает экспедицию против якобинских безбожников к крестовому походу — еще лучше. Всякому приятно попасть в рай! И все же куда приятней думать о луидорах и франках, которые ждут в богатом колониальном городе. Союзников грабить нельзя, но ведь есть и государственная собственность, и враги короля. Сойдет все — и склады с сахаром, и корабли в порту. Все это можно продать.
