– Вы, когда уходите, не запирайте меня, – проговорила она,
смотря в сторону и пальчиком теребя на диване покромку, как будто бы вся была
погружена в это занятие. – Я от вас никуда не уйду.
– Хорошо, Елена, я согласен. Но если кто-нибудь придет
чужой? Пожалуй, еще бог знает кто?
– Так оставьте ключ мне, я и запрусь изнутри; а будут
стучать, я и скажу: нет дома. – И она с лукавством посмотрела на меня, как бы
приговаривая: «Вот ведь как это просто делается!»
– Вам кто белье моет? – спросила она вдруг, прежде чем я
успел ей отвечать что-нибудь.
– Здесь, в этом доме, есть женщина.
– Я умею мыть белье. А где вы кушанье вчера взяли?
– В трактире.
– Я и стряпать умею. Я вам кушанье буду готовить.
– Полно, Елена; ну что ты можешь уметь стряпать? Все это ты
не к делу говоришь...
Елена замолчала и потупилась. Ее, видимо, огорчило мое
замечание. Прошло по крайней мере минут десять; мы оба молчали.
– Суп, – сказала она вдруг, не поднимая головы.
– Как суп? Какой суп? – спросил я, удивляясь.
– Суп умею готовить. Я для маменьки готовила, когда она была
больна. Я и на рынок ходила.
– Вот видишь, Елена, вот видишь, какая ты гордая, – сказал
я, подходя к ней и садясь с ней на диван рядом. – Я с тобой поступаю, как мне
велит мое сердце. Ты теперь одна, без родных, несчастная. Я тебе помочь хочу.
Так же бы и ты мне помогла, когда бы мне было худо. Но ты не хочешь так
рассудить, и вот тебе тяжело от меня самый простой подарок принять. Ты тотчас
же хочешь за него заплатить, заработать, как будто я Бубнова и тебя попрекаю.
Если так, то это стыдно, Елена.
Она не отвечала, губы ее вздрагивали. Кажется, ей хотелось
что-то сказать мне; но она скрепилась и смолчала. Я встал, чтоб идти к Наташе.
В этот раз я оставил Елене ключ, прося ее, если кто придет и будет стучаться,
окликнуть и спросить: кто такой? Я совершенно был уверен, что с Наташей
случилось что-нибудь очень нехорошее, а что она до времени таит от меня, как
это и не раз бывало между нами. Во всяком случае, я решился зайти к ней только
на одну минутку, иначе я мог раздражить ее моею назойливостью.
Так и случилось. Она опять встретила меня недовольным,
жестким взглядом. Надо было тотчас же уйти; а у меня ноги подкашивались.
– Я к тебе на минутку, Наташа, – начал я, – посоветоваться:
что мне делать с моей гостьей? – И я начал поскорей рассказывать все про Елену.
Наташа выслушала меня молча.
– Не знаю, что тебе посоветовать, Ваня, – отвечала она. – По
всему видно, что это престранное существо. Может быть, она была очень обижена,
очень напугана. Дай ей по крайней мере выздороветь. Ты ее хочешь к нашим?
– Она все говорит, что никуда от меня не пойдет. Да и бог
знает, как там ее примут, так что я и не знаю. Ну что, друг мой, как ты? Ты
вчера была как будто нездорова! – спросил я ее робея.
– Да... у меня и сегодня что-то голова болит, – отвечала она
рассеянно. – Не видал ли кого из наших?
– Нет. Завтра схожу. Ведь вот завтра суббота...
– Так что же?
– Вечером будет князь...
– Так что же? Я не забыла.
– Нет, я ведь только так...
Она остановилась прямо передо мной и долго и пристально
посмотрела мне в глаза. В ее взгляде была какая-то решимость, какое-то
упорство; что-то лихорадочное, горячечное.
– Знаешь что, Ваня, – сказала она, – будь добр, уйди от
меня, ты мне очень мешаешь...
Я встал с кресел и с невыразимым удивлением смотрел на нее.
– Друг мой, Наташа! Что с тобой? Что случилось? – вскричал я
в испуге.
– Ничего не случилось! Все, все завтра узнаешь, а теперь я
хочу быть одна. Слышишь, Ваня: уходи сейчас. Мне так тяжело, так тяжело
смотреть на тебя!
– Но скажи мне по крайней мере...
– Все, все завтра узнаешь! О боже мой! Да уйдешь ли ты?
Я вышел. Я был так поражен, что едва помнил себя. Мавра
выскочила за мной в сени.
– Что, сердится? – спросила она меня. – Я уж и подступиться
к ней боюсь.
– Да что с ней такое?
– А то, что наш-то третий день носу к нам не показывал!
– Как третий день? – спросил я в изумлении, – да она сама
вчера говорила, что он вчера утром был да еще вчера вечером хотел приехать...
– Какое вечером! Он и утром совсем не был! Говорю тебе, с
третьего дня глаз не кажет. Неужто сама вчера сказывала, что утром был?
– Сама говорила.
– Ну, – сказала Мавра в раздумье, – значит, больно ее
задело, когда уж перед тобой признаться не хочет, что не был. Ну, молодец!
– Да что ж это такое! – вскричал я.
– А то такое, что и не знаю, что с ней делать, – продолжала
Мавра, разводя руками. – Вчера еще было меня к нему посылала, да два раза с
дороги воротила. А сегодня так уж и со мной говорить не хочет. Хоть бы ты его
повидал. Я уж и отойти от нее не смею.
Я бросился вне себя вниз по лестнице.
– К вечеру-то будешь у нас? – закричала мне вслед Мавра.
– Там увидим, – отвечал я с дороги. – Я, может, только к
тебе забегу и спрошу: что и как? Если только сам жив буду.
Я действительно почувствовал, что меня как будто что ударило
в самое сердце.
Глава X
Я отправился прямо к Алеше. Он жил у отца в Малой Морской. У
князя была довольно большая квартира, несмотря на то что он жил один. Алеша
занимал в этой квартире две прекрасные комнаты. Я очень редко бывал у него, до
этого раза всего, кажется, однажды. Он же заходил ко мне чаще, особенно
сначала, в первое время его связи с Наташей.
Его не было дома. Я прошел прямо в его половину и написал
ему такую записку:
"Алеша, вы, кажется, сошли с ума. Так как вечером во
вторник ваш отец сам просил Наташу сделать вам честь быть вашей женою, вы же
этой просьбе были рады, чему я свидетелем, то, согласитесь сами, ваше поведение
в настоящем случае несколько странно. Знаете ли, что вы делаете с Наташей? Во
всяком случае, моя записка вам напомнит, что поведение ваше перед вашей будущей
женою в высшей степени недостойно и легкомысленно. Я очень хорошо знаю, что не
имею никакого права вам читать наставления, но не обращаю на это никакого
внимания.
P. S. О письме этом она ничего не знает, и даже не она мне
говорила про вас".
