– Доказательств! – вскричала Наташа, быстро приподымаясь с
кресел, – вам доказательств, коварный вы человек! Вы не могли, не могли
действовать иначе, когда приходили сюда с вашим предложением! Вам надо было
успокоить вашего сына, усыпить его угрызения, чтоб он свободнее и спокойнее
отдался весь Кате; без этого он все бы вспоминал обо мне, не поддавался бы вам,
а вам наскучило дожидаться. Что, разве это неправда?
– Признаюсь, – отвечал князь с саркастической улыбкой, –
если б я хотел вас обмануть, я бы действительно так рассчитал; вы очень...
остроумны, но ведь это надобно доказать и тогда уже оскорблять людей такими
упреками...
– Доказать! А ваше все прежнее поведение, когда вы отбивали
его от меня? Тот, который научает сына пренебрегать и играть такими
обязанностями из-за светских выгод, из-за денег, – развращает его! Что вы
говорили давеча о лестнице и о дурной квартире? Не вы ли отняли у него
жалованье, которое прежде давали ему, чтоб принудить нас разойтись через нужду
и голод? Через вас и эта квартира, и эта лестница, а вы же его теперь
попрекаете, двуличный вы человек! И откуда у вас вдруг явился тогда, в тот
вечер, такой жар, такие новые, вам не свойственные убеждения? И для чего я вам
так понадобилась? Я ходила здесь эти четыре дня; я все обдумала, все взвесила,
каждое слово ваше, выражение вашего лица и убедилась, что все это было
напускное, шутка, комедия, оскорбительная, низкая и недостойная... Я ведь знаю
вас, давно знаю! Каждый раз, когда Алеша приезжал от вас, я по лицу его
угадывала все, что вы ему говорили, внушали; все влияния ваши на него изучила!
Нет, вам не обмануть меня! Может быть, у вас есть и еще какие-нибудь расчеты,
может быть, я и не самое главное теперь высказала; но все равно! Вы меня
обманывали – это главное! Это вам и надо было сказать прямо в лицо!..
– Только-то? Это все доказательства? Но подумайте,
исступленная вы женщина: этой выходкой (как вы называете мое предложение во
вторник) я слишком себя связывал. Это было бы слишком легкомысленно для меня.
– Чем, чем вы себя связывали? Что значит в ваших глазах
обмануть меня? Да и что такое обида какой-то девушке! Ведь она несчастная
беглянка, отверженная отцом, беззащитная, замаравшая себя, безнравственная!
Стоит ли с ней церемониться, коли эта шутка может принесть хоть какую-нибудь,
хоть самую маленькую выгоду!
– В какое же положение вы сами ставите себя, Наталья
Николаевна, подумайте! Вы непременно настаиваете, что с моей стороны было вам
оскорбление. Но ведь это оскорбление так важно, так унизительно, что я не
понимаю, как можно даже предположить его, тем более настаивать на нем. Нужно
быть уж слишком ко всему приученной, чтоб так легко допускать это, извините
меня. Я вправе упрекать вас, потому что вы вооружаете против меня сына: если он
не восстал теперь на меня за вас, то сердце его против меня...
– Нет, отец, нет, – вскричал Алеша, – если я не восстал на
тебя, то верю, что ты не мог оскорбить, да и не могу я поверить, чтоб можно
было так оскорблять!
– Слышите? – вскричал князь.
– Наташа, во всем виноват я, не обвиняй его. Это грешно и
ужасно!
– Слышишь, Ваня. Он уж против меня. – вскричала Наташа.
– Довольно! – сказал князь, – надо кончить эту тяжелую
сцену. Этот слепой и яростный порыв ревности вне всяких границ рисует ваш
характер совершенно в новом для меня виде. Я предупрежден. Мы поторопились,
действительно поторопились. Вы даже и не замечаете, как оскорбили меня; для вас
это ничего. Поторопились... поторопились... конечно, слово мое должно быть
свято, но... я отец и желаю счастья моему сыну...
– Вы отказываетесь от своего слова, – вскричала Наташа вне
себя, – вы обрадовались случаю! Но знайте, что я сама, еще два дня тому, здесь,
одна, решилась освободить его от его слова, а теперь подтверждаю при всех. Я
отказываюсь!
– То есть, может быть, вы хотите воскресить в нем все
прежние беспокойства, чувство долга, всю «тоску по своим обязанностям» (как вы
сами давеча выразились), для того чтоб этим снова привязать его к себе
по-старому. Ведь это выходит по вашей же теории; я потому так и говорю; но довольно;
решит время. Я буду ждать минуты более спокойной, чтоб объясниться с вами.
Надеюсь, мы не прерываем отношений наших окончательно. Надеюсь тоже, вы
научитесь лучше ценить меня. Я еще сегодня хотел было вам сообщить мой проект
насчет ваших родных, из которого бы вы увидали... но довольно! Иван Петрович! –
прибавил он, подходя ко мне, – теперь более чем когда-нибудь мне будет
драгоценно познакомиться с вами ближе, не говоря уже о давнишнем желании моем.
Надеюсь, вы поймете меня. На днях я буду у вас; вы позволите?
Я поклонился. Мне самому казалось, что теперь я уже не мог
избежать его знакомства. Он пожал мне руку, молча поклонился Наташе и вышел с
видом оскорбленного достоинства.
Глава IV
Несколько минут мы все не говорили ни слова. Наташа сидела задумавшись,
грустная и убитая. Вся ее энергия вдруг ее оставила. Она смотрела прямо перед
собой, ничего не видя, как бы забывшись и держа руку Алеши в своей руке. Тот
тихо доплакивал свое горе, изредка взглядывая на нее с боязливым любопытством.
Наконец, он робко начал утешать ее, умолял не сердиться,
винил себя; видно было, что ему очень хотелось оправдать отца и что это
особенно у него лежало на сердце; он несколько раз заговаривал об этом, но не
смел ясно высказаться, боясь снова возбудить гнев Наташи. Он клялся ей во
всегдашней, неизменной любви и с жаром оправдывался в своей привязанности к
Кате; беспрерывно повторял, что он любит Катю только как сестру, как милую,
добрую сестру, которую не может оставить совсем, что это было бы даже грубо и
жестоко с его стороны, и все уверял, что если Наташа узнает Катю, то они обе
тотчас же подружатся, так что никогда не разойдутся, и тогда уже никаких не
будет недоразумений. Эта мысль ему особенно нравилась. Бедняжка не лгал
нисколько.
Он не понимал опасений Наташи, да и вообще не понял хорошо,
что она давеча говорила его отцу. Понял только, что они поссорились, и это-то
особенно лежало камнем на его сердце.
– Ты меня винишь за отца? – спросила Наташа.
– Могу ль я винить, – отвечал он с горьким чувством, – когда
сам всему причиной и во всем виноват? Это я довел тебя до такого гнева, а ты в
гневе и его обвинила, потому что хотела меня оправдать; ты меня всегда
оправдываешь, а я не стою того. Надо было сыскать виноватого, вот ты и
подумала, что он. А он, право, право, не виноват! – воскликнул Алеша,
одушевляясь. – И с тем ли он приезжал сюда! Того ли ожидал!
Но, видя, что Наташа смотрит на него с тоской и упреком,
тотчас оробел.
– Ну не буду, не буду, прости меня, – сказал он. – Я всему
причиною!
– Да, Алеша, – продолжала она с тяжким чувством. – Теперь он
прошел между нами и нарушил весь наш мир, на всю жизнь. Ты всегда в меня верил
больше, чем во всех; теперь же он влил в твое сердце подозрение против меня,
недоверие, ты винишь меня, он взял у меня половину твоего сердца. Черная кошка
пробежала между нами.
