Она даже раскраснелась и хоть смеялась, но Маслобоеву
досталось порядочно.
– Про всякий стыд рассказывает! – серьезно прибавила она,
обратясь ко мне.
– Ну, Ваня, таково-то житье мое! По этой причине непременно
водочки! – решил Маслобоев, оправляя волосы и чуть не бегом направляясь к
графину. Но Александра Семеновна предупредила его: подскочила к столу, налила
сама, подала и даже ласково потрепала его по щеке. Маслобоев с гордостью
подмигнул мне глазом, щелкнул языком и торжественно выпил свою рюмку.
– Насчет леденцов трудно сообразить, – начал он, усаживаясь
подле меня на диване. – Я их купил третьего дня, в пьяном виде, в овощной
лавочке, – не знаю для чего. Впрочем, может быть, для того, чтоб поддержать
отечественную торговлю и промышленность, – не знаю наверно; помню только, что я
шел тогда по улице пьяный, упал в грязь, рвал на себе волосы и плакал о том,
что ни к чему не способен. Я, разумеется, об леденцах забыл, так они и остались
у меня в кармане до вчерашнего дня, когда я сел на них, садясь на твой диван.
Насчет танцев же опять тот же нетрезвый вид: вчера я был достаточно пьян, а в
пьяном виде я, когда бываю доволен судьбою, иногда танцую. Вот и все; кроме
разве того, что эта сиротка возбудила во мне жалость, да, кроме того, она и
говорить со мной не хотела, как будто сердилась. Я и ну танцевать, чтоб развеселить
ее, и леденчиками попотчевал.
– А не подкупал ее, чтоб у ней кое-что выведать, и,
признайся откровенно: нарочно ты зашел ко мне, зная, что меня дома не будет,
чтоб поговорить с ней между четырех глаз и что-нибудь выведать, или нет? Ведь я
знаю, ты с ней часа полтора просидел, уверил ее, что ее мать покойницу знаешь,
и что-то выспрашивал.
Маслобоев прищурился и плутовски усмехнулся.
– А ведь идея-то была бы недурна, – сказал он. – Нет, Ваня,
это не то. То есть, почему не расспросить при случае; но это не то. Слушай,
старинный приятель, я хоть теперь и довольно пьян, по обыкновению, но знай, что
с злым умыслом Филипп тебя никогда не обманет, с злым то есть умыслом.
– Ну, а без злого умысла?
– Ну... и без злого умысла. Но к черту это, выпьем, и об
деле! Дело-то пустое, – продолжал он, выпив. – Эта Бубнова не имела никакого
права держать эту девочку; я все разузнал. Никакого тут усыновления или прочего
не было. Мать должна была ей денег, та и забрала к себе девчонку. Бубнова хоть
и плутовка, хоть и злодейка, но баба-дура, как и все бабы. У покойницы был
хороший паспорт; следственно, все чисто. Елена может жить у тебя, хотя бы очень
хорошо было, если б какие-нибудь люди семейные и благодетельные взяли ее
серьезно на воспитание. Но покамест пусть она у тебя. Это ничего; я тебе все
обделаю: Бубнова и пальцем пошевелить не смеет. О покойнице же матери я почти
ничего не узнал точного. Она чья-то вдова, по фамилии Зальцман.
– Так, мне так и Нелли говорила.
– Ну, так и кончено. Теперь же, Ваня, – начал он с некоторою
торжественностью, – я имею к тебе одну просьбицу. Ты же исполни. Расскажи мне
по возможности подробнее, что у тебя за дела, куда ты ходишь, где бываешь по
целым дням? Я хоть отчасти и слышал и знаю, но мне надобно знать гораздо
подробнее.
Такая торжественность удивила меня и даже обеспокоила.
– Да что такое? Для чего тебе это знать? Ты так торжественно
спрашиваешь...
– Вот что, Ваня, без лишних слов: я тебе хочу оказать
услугу. Видишь, дружище, если б я с тобой хитрил, я бы у тебя и без
торжественности умел выпытать. А ты подозреваешь, что я с тобой хитрю: давеча,
леденцы-то; я ведь понял. Но так как я с торжественностью говорю, значит, не
для себя интересуюсь, а для тебя. Так ты не сомневайся и говори напрямик,
правду – истинную...
– Да какую услугу? Слушай, Маслобоев, для чего ты не хочешь
мне рассказать что-нибудь о князе? Мне это нужно. Вот это будет услуга.
– О князе! гм... Ну, так и быть, прямо скажу: я и
выспрашиваю теперь тебя по поводу князя.
– Как?
– А вот как: я, брат, заметил, что он как-то в твои дела
замешался; между прочим, он расспрашивал меня об тебе. Уж как он узнал, что мы
знакомы, – это не твое дело. А только главное в том: берегись ты этого князя.
Это Иуда-предатель и даже хуже того. И потому, когда я увидал, что он отразился
в твоих делах, то вострепетал за тебя. Впрочем, я ведь ничего не знаю; для
того-то и прошу тебя рассказать, чтоб я мог судить... И даже для того тебя
сегодня к себе призвал. Вот это-то и есть то важное дело; прямо объясняю.
– По крайней мере ты мне скажешь хоть что-нибудь, хоть то,
почему именно я должен опасаться князя.
– Хорошо, так и быть; я, брат, вообще употребляюсь иногда по
иным делам. Но рассуди: мне ведь иные и доверяются-то потому, что я не болтун.
Как же я тебе буду рассказывать? Так и не взыщи, если расскажу вообще, слишком
вообще, для того только, чтоб доказать: какой, дескать, он выходит подлец. Ну,
начинай же сначала ты, про свое.
Я рассудил, что в моих делах мне решительно нечего было
скрывать от Маслобоева. Дело Наташи было не секретное; к тому же я мог ожидать
для нее некоторой пользы от Маслобоева. Разумеется, в моем рассказе я, по
возможности, обошел некоторые пункты. Маслобоев в особенности внимательно
слушал все, что касалось князя; во многих местах меня останавливал, многое
вновь переспрашивал, так что я рассказал ему довольно подробно. Рассказ мой
продолжался с полчаса.
– Гм! умная голова у этой девицы, – решил Маслобоев. – Если,
может быть, и не совсем верно догадалась она про князя, то уж то одно хорошо,
что с первого шагу узнала, с кем имеет дело, и прервала все сношения. Молодец
Наталья Николаевна! Пью за ее здоровье! (Он выпил.) Тут не только ум, тут
сердца надо было, чтоб не дать себя обмануть. И сердце не выдало. Разумеется,
ее дело проиграно: князь настоит на своем, и Алеша ее бросит. Жаль одного,
Ихменева, – десять тысяч платить этому подлецу! Да кто у него по делу-то ходил,
кто хлопотал? Небось сам! Э-эх! То-то все эти горячие и благородные! Никуда не
годится народ! С князем не так надо было действовать. Я бы такого адвокатика
достал Ихменеву – э-эх! – И он с досадой стукнул по столу.
– Ну, теперь что же князь-то?
– А ты все о князе. Да что об нем говорить; и не рад, что
вызвался. Я ведь, Ваня, только хотел тебя насчет этого мошенника предуведомить,
чтобы, так сказать, оградить тебя от его влияния. Кто с ним связывается, тот не
безопасен. Так ты держи ухо востро; вот и все. А ты уж и подумал, что я тебе
бог знает какие парижские тайны хочу сообщить. И видно, что романист! Ну, что
говорить о подлеце? Подлец так и есть подлец... Ну, вот, например, расскажу
тебе одно его дельце, разумеется без мест, без городов, без лиц, то есть без
календарской точности. Ты знаешь, что он еще в первой молодости, когда
принужден был жить канцелярским жалованьем, женился на богатой купчихе. Ну, с
этой купчихой он не совсем вежливо обошелся, и хоть не в ней теперь дело, но
замечу, друг Ваня, что он всю жизнь наиболее по таким делам любил промышлять.
Вот еще случай: поехал он за границу. Там...
