Глава VI
Алеша приехал еще за час до свидания предупредить Наташу. Я
же пришел именно в то мгновение, когда коляска Кати остановилась у наших ворот.
С Катей была старушка француженка, которая, после долгих упрашиваний и
колебаний, согласилась наконец сопровождать ее и даже отпустить ее наверх к
Наташе одну, но не иначе, как с Алешей; сама же осталась дожидаться в коляске.
Катя подозвала меня и, не выходя из коляски, просила вызвать к ней Алешу.
Наташу я застал в слезах; и Алеша и она – оба плакали. Услышав, что Катя уже
здесь, она встала со стула, отерла слезы и с волнением стала против дверей.
Одета она была в это утро вся в белом. Темно-русые волосы ее были зачесаны
гладко и назади связывались густым узлом. Эту прическу я очень любил. Увидав,
что я остался с нею, Наташа попросила и меня пойти тоже навстречу гостям.
– До сих пор я не могла быть у Наташи, – говорила мне Катя,
подымаясь на лестницу. – Меня так шпионили, что ужас. Madame Albert
[33]
я
уговаривала целых две недели, наконец-то согласилась. А вы, а вы, Иван
Петрович, ни разу ко мне не зашли! Писать я вам тоже не могла, да и охоты не
было, потому что письмом ничего не разъяснишь. А как мне надо было вас
видеть... Боже мой, как у меня теперь сердце бьется...
– Лестница крутая, – отвечал я.
– Ну да... и лестница... а что, как вы думаете: не будет
сердиться на меня Наташа?
– Нет, за что же?
– Ну да... конечно, за что же; сейчас сама увижу; к чему же
и спрашивать?..
Я вел ее под руку. Она даже побледнела и, кажется, очень
боялась. На последнем повороте она остановилась перевести дух, но взглянула на
меня и решительно поднялась наверх.
Еще раз она остановилась в дверях и шепнула мне: «Я просто
пойду и скажу ей, что я так в нее верила, что приехала не опасаясь... впрочем,
что ж я разговариваю; ведь я уверена, что Наташа благороднейшее существо. Не
правда ли?»
Она вошла робко, как виноватая, и пристально взглянула на
Наташу, которая тотчас же улыбнулась ей. Тогда Катя быстро подошла к ней,
схватила ее за руки и прижалась к ее губам своими пухленькими губками. Затем,
еще ни слова не сказав Наташе, серьезно и даже строго обратилась к Алеше и
попросила его оставить нас на полчаса одних.
– Ты не сердись, Алеша, – прибавила она, – это я потому, что
мне много надо переговорить с Наташей, об очень важном и о серьезном, чего ты
не должен слышать. Будь же умен, поди. А вы, Иван Петрович, останьтесь. Вы
должны выслушать весь наш разговор.
– Сядем, – сказала она Наташе по уходе Алеши, – я так,
против вас сяду. Мне хочется сначала на вас посмотреть.
Она села почти прямо против Наташи и несколько мгновений
пристально на нее смотрела. Наташа отвечала ей невольной улыбкой.
Я уже видела вашу фотографию, – сказала Катя, – мне
показывал Алеша.
– Что ж, похожа я на портрете?
– Вы лучше, – ответила Катя решительно и серьезно. – Да я
так и думала, что вы лучше.
– Право? А я вот засматриваюсь на вас. Какая вы хорошенькая!
– Что вы! Куды мне!.. голубчик вы мой! – прибавила она,
дрожавшей рукой взяв руку Наташи, и обе опять примолкли, всматриваясь друг в
друга. – Вот что, мой ангел, – прервала Катя, – нам всего полчаса быть вместе;
madame Albert
[34]
и на это едва согласилась, а нам много надо переговорить...
Я хочу... я должна... ну я вас просто спрошу: очень вы любите Алешу?
– Да, очень.
– А если так... если вы очень любите Алешу... то... вы
должны любить и его счастье... – прибавила она робко и шепотом.
– Да, я хочу, чтоб он был счастлив...
– Это так... но вот, в чем вопрос: составлю ли я его
счастье? Имею ли я право так говорить, потому что я его у вас отнимаю. Если вам
кажется и мы решим теперь, что с вами он будет счастливее, то... то.
– Это уже решено, милая Катя, ведь вы же сами видите, что
все решено, – отвечала тихо Наташа и склонила голову. Ей было, видимо, тяжело
продолжать разговор.
Катя приготовилась, кажется, на длинное объяснение на тему:
кто лучше составит счастье Алеши и кому из них придется уступить? Но после
ответа Наташи тотчас же поняла, что все уже давно решено и говорить больше не
об чем. Полураскрыв свои хорошенькие губки, она с недоумением и с печалью
смотрела на Наташу, все еще держа ее руку в своей.
– А вы его очень любите? – спросила вдруг Наташа.
– Да; и вот я тоже хотела вас спросить и ехала с тем:
скажите мне, за что именно вы его любите?
– Не знаю, – отвечала Наташа, и как будто горькое нетерпение
послышалось в ее ответе.
– Умен он, как вы думаете? – спросила Катя.
– Нет, я так его, просто люблю.
– И я тоже. Мне его все как будто жалко.
– И мне тоже, – отвечала Наташа.
– Что с ним делать теперь! И как он мог оставить вас для
меня, не понимаю! – воскликнула Катя. – Вот как теперь увидала вас и не
понимаю! – Наташа не отвечала и смотрела в землю. Катя помолчала немного и
вдруг, поднявшись со стула, тихо обняла ее. Обе, обняв одна другую, заплакали.
Катя села на ручку кресел Наташи, не выпуская ее из своих объятий, и начала
целовать ее руки.
– Если б вы знали, как я вас люблю! – проговорила она плача.
– Будем сестрами, будем всегда писать друг другу... а я вас буду вечно
любить... я вас буду так любить, так любить...
– Он вам о нашей свадьбе, в июне месяце, говорил? – спросила
Наташа.
– Говорил. Он говорил, что и вы согласны. Ведь это все
только так, чтоб его утешить, не правда ли?
– Конечно.
– Я так и поняла. Я буду его очень любить, Наташа, и вам обо
всем писать. Кажется, он будет теперь скоро моим мужем; на то идет. И они все
так говорят. Милая Наташечка, ведь вы пойдете теперь... в ваш дом?
Наташа не отвечала ей, но молча и крепко поцеловала ее.
– Будьте счастливы! – сказала она.
– И... и вы... и вы тоже, – проговорила Катя. В это
мгновение отворилась дверь, и вошел Алеша. Он не мог, он не в силах был
переждать эти полчаса и, увидя их обеих в объятиях друг у друга и плакавших,
весь изнеможенный, страдающий, упал на колена перед Наташей и Катей.
– Чего же ты-то плачешь? – сказала ему Наташа, – что
разлучаешься со мной? Да надолго ли? В июне приедешь?
– И свадьба ваша будет тогда, – поспешила сквозь слезы
проговорить Катя, тоже в утешение Алеше.
