— Больной? Чем он болен? Это не тиф?
— Нет-нет, господин солдат! Тифа у нас в деревне нет! Он не может ходить…
— Да? По-моему, так он просто симулянт… Сейчас я его вылечу…
Он подскочил ко мне и сдернул на пол одеяло.
— Встать! Быстро!
Я с удивлением на него посмотрел. В принципе угрохать я его мог, вилка лежала под одеялом у правой руки. Удар в висок — и кранты! Перехвачу его карабин, и второму тоже карачун. А потом что? А потом плохо… Уйти не смогу, значит, амбец дядьке, да и всей деревне кисло будет.
— Он хочет, чтобы вы встали! — прошептал мне Немков.
— Интересно, как я смогу это сделать? У меня же ноги не ходят!
— Ну, хоть пошевелитесь! Не лежите бревном!
— Да не могу я!
— Что он там бормочет? — немец терял терпение. — Он что — не хочет встать? Ну, так ляжет, причем окончательно!
Он оттолкнул Немкова и вскинул карабин.
— Скажите ему, что если не встанет, то я его убью!
А ведь и выстрелит, с него станется. Вон глаза какие бешеные. Черт… не доброшу я отсюда вилку, веса в ней недостаточно. Максимум что сделаю, так это синяк набью. Эх, дядька Хрисанф, не вовремя ты мой наган заныкал!
Солдат лязгнул затвором.
Утюг?
Далеко… не достать…
Кружкой?
Легкая, толку с нее чуть.
Вилкой кидать?
А потом они застрелят дядьку Хрисанфа, спалят дом. И пройдутся по деревне частым гребнем… И выйдет так, что это я спровоцировал их на эти действия. Нет, не будем кидать. И эффект почти нулевой, и на сельчанах потом немцы отыграются. Так что же, попросту помереть? Или снова сыграть в старую, еще с 1941 года игру?
Бзынь!
Выпавшая из Анькиных рук крынка с молоком долбанулась об пол…
И правый бок немца окрасился в белый цвет!
— Черт!
Он внезапно подпрыгнул на месте и, бросив карабин, стал отряхивать свой мундир. Немков кинулся ему на помощь, подхватив с печки полотенце.
— Отто!
— Чего тебе? — раздался голос со двора.
— Какого дьявола ты пропустил сюда эту девку?!
— Был приказ — никого не выпускать. Про входящих ничего не говорилось. Да и потом, я же ее проверил. У нее ничего нет, кроме горшка с молоком.
— Все это молоко теперь у меня на кителе и брюках!
— Ну а я-то тут при чем?
Продолжая ругать своего коллегу, Вилли вышел во двор. Хохочущий Гельмут тащил за ним его карабин. Немков выскочил следом, бросив мокрое полотенце на пол.
Окаменевшая Анька прижалась спиной к простенку и не сводила с меня испуганных глаз.
— Фу-у… пронесло… — дядька Хрисанф наклонился и поставил в угол топор, который он незаметно для всех держал за спиной.
— Так вы его собирались…
— Ну да! По кумполу и все тут.
— А… остальные?
— И они бы не ушли. Тесно в избе, с винтовкой не больно развернешься, а вот с топором…
— Вставать скорее мне надо…
— Скоро уже, не беги вперед паровоза…
— Спасибо тебе, — повернулся я к Аньке. — Если б не ты со своим молоком… даже и не знаю, что бы тут произошло…
Она отклеилась от стены и подошла ко мне. Внезапно ноги ее подкосились, и она упала на колени, уткнувшись лицом в мое одеяло. Плечи ее затряслись от рыданий.
— Он же… он же вас убить хотел!
— Ну, не убил же…
— Как вы… так вот сидели и… и… ничего не делали?
— Я мог бы ударить его, ну вот этой вилкой, например… Но тогда бы они убили дядьку Хрисанфа, по деревне пошли бы…
— Все равно… так нельзя же ведь…
Дядька подошел к ней и присел. Рука его погладила Аньку по затылку.
— Ладно тебе сырость-то тут разводить… Обошлось, ну и слава богу…
ГЛАВА 24
— Разрешите войти, товарищ полковник?
— Входи, майор, присаживайся. Что долго так добирались-то? Я уж все жданки съел!
— Колесо в машине пробило. Пока снимали, пока чинили… Вот час незаметно и пролетел…
— Незаметно… Это для вас, молодых, время незаметно летит. А я каждый час неизвестности всем сердцем чувствую. Ладно, об этом в другой раз поговорим. Рапорт я твой читал, мне его курьер сразу же после вашего приземления и привез. Так что пока вы там разгружались да собирались, я уже все посмотреть сумел. Скажу сразу, сделали вы все, что могли, и даже чуть больше. Претензий, несмотря на то, что основную часть задания вы так и не выполнили, у меня к тебе нет. Учитывая того, кто вам там противостоял, удивительно, что вы вообще назад вырвались. Думаю, что руководство мою точку зрения поддержит. Теперь давай, Виктор, рассказывай мне о том, чего ты в рапорте не написал. Я тебя уже не первый год знаю — того, что не проверено, в документе отражено не будет. Ведь так?
— Так, Михаил Николаевич. Сами же меня этому и учили.
— Не скромничай. И талантов своих не преуменьшай. Ты и сам — тот еще подарок и до меня был… давай, как сыщики из МУРа говорят, колись!
— Даже и не знаю, Михаил Николаевич, с чего начинать…
— Вот с начала и давай.
— Если честно, товарищ полковник, то я вообще не понимаю, как мы в зону вошли.
— То есть?
— А то, товарищ полковник, что охрану там ставили далеко не дилетанты. Один тот факт, что немцы даже окопов не рыли, а сразу в готовые сели, вам ничего не говорит? То, что линии связи заранее проложены были, провода кое-где уже и травой заросли, как вам? То, что все эти позиции заранее были немцами подготовлены и вовсе не для случая с Леоновым? Да и ставили охрану там уж точно не вчерашние школьники.
— Ну, майор, твоих ребят тоже школьниками назвать нельзя.
— Согласен. Только вот, товарищ полковник, что я скажу. Если бы немцы не хотели нас внутрь пропустить, то и не пропустили бы.
— Так… продолжай…
— У меня вообще впечатление сложилось, что охрана эта имела своей целью не предотвращение проникновения кого бы то ни было в зону, а воспрепятствование его уходу оттуда. Ведь даже сектора стрельбы были расчищены для стрельбы вовнутрь охраняемого периметра, а не наружу!
— И что из этого следует?
— Нас там ждали, товарищ полковник.
Чернов резко встал из-за стола. Поднялся со стула и майор Гальченко. Жестом руки приказав ему сесть, полковник зашагал по кабинету.
— Ты хоть представляешь, майор, что ты мне сейчас сказал? Как ты думаешь, сколько народу знало о факте выброски вашей группы?
