— Хотите?
Константин вытащил из пачки сигарету и прикурил от поднесенной зажигалки.
— А как же «Минздрав предупреждает»? — с легкой усмешкой спросил он.
— А, ерунда, — закурив, реаниматолог махнул рукой. — То есть это, конечно, не совсем ерунда, но при нашей работе… В общем, это минимальный вред, который я могу причинить своему здоровью. И потом, я считаю, что вред приносит то, что человек делает без удовольствия. Если курить и укорять себя за каждую выкуренную сигарету, табак и в самом деле станет вреден.
Константин огляделся по сторонам.
— В чем дело? — спросил Савельев.
— Ищу, куда пепел стряхивать.
— Возьмите пепельницу со стола.
— А вы?
— У меня еще одна есть. Константин поднялся с тахты и подошел к столу.
— Подходящая штука, — с легкой усмешкой произнес он, повертев в руках пепельницу в виде черепа с откинутой сверху крышкой. — Как раз для доктора.
— Коллеги подарили.
— Это вроде как с подтекстом?
— В общем, нет, просто другой не оказалось. У нас, знаете ли, в магазинах всякую ерунду можно купить, кроме того, что необходимо. А от этого черепа хоть польза какая-то.
Константин вернулся на свое место, поставил пепельницу на тахту рядом с собой и сделал несколько глубоких затяжек.
— Вы, я смотрю, тоже не особо заботитесь о своем здоровье? — заметил реаниматолог.
— Это привычка, еще с… армии, — объяснил Константин. — Только за последнее время я привык курить сигареты покрепче.
— Что имеем, — Савельев развел руками. — В общем, случай с вашим братом довольно тяжелый. Даже не знаю, как бы вам попроще объяснить.
— Как есть, так и объясняйте.
— На одну компрессионную травму позвоночника наложилась другая и ко всему этому добавился перелом костей таза. Даже удивительно, как сердце такое выдержало. Впрочем, он ведь у вас еще молод, не правда ли?
— Двадцать два.
— Двадцать два года, — задумчиво проговорил Савельев, пуская дым под потолок. — Двадцать два… А сколько всего…
— Вы уже знаете? — спросил Константин.
— Да, я читал… У него ведь были неприятности с наркотиками? Но меня в данном случае интересует другое. Как он получил ранение позвоночника?
— Это долгая история, — неохотно сказал Константин.
— А если коротко?
— Если коротко, пуля — вот и все.
— Н-да, — проговорил Савельев, барабаня пальцами по столу.
Пепел с его сигареты упал на отшлифованную локтями крышку стола.
— Черт…
— Доктор, вы не обижайтесь, — примирительным тоном сказал Панфилов. — Ничего интересного в этой истории нет. Там по большей части моя вина.
— Я не обижаюсь, — на лице Савельева появилась какая-то странная гримаса. — Недавно приехал, в городе мало кого знаю. Коллеги говорят, вы здесь личность довольно известная.
— Значит, они и обо всем остальном вам расскажут. А я о себе болтать не люблю.
— Понимаю. Я, собственно, вашим братом интересовался. Как он себя чувствовал в последнее время?
— У меня сигарета кончилась. —Что?
— Сигарету еще можно?
— Да, да, конечно, — Савельев положил на стол пачку. — Курите сколько хотите, а я вот сделаю перерыв. Что-то голова начала кружиться.
Константин взял еще одну сигарету, чиркнул зажигалкой.
— Да, в общем, все нормально. Я ему хорошее инвалидное кресло купил. Из Германии привезли, почти по заказу. Он на прогулки мог сам выезжать. Вот в новую квартиру переехали. Поначалу было, конечно, трудно. Я сиделку нанимал. Потом Игнат отказался, сказал, что сам может за собой присмотреть.
— И что?
— Я не настаивал. Он хоть и инвалид, но молодой. Наверное, стыдно было.
— Почему стыдно?
— Ну как… Горшок и все эти дела.
— Ах, да-да… Продолжайте.
— А что продолжать? Вот так и жили.
— А как получилось, что он упал с балкона? Ведь в его состоянии это… почти невозможно.
— Что тут скажешь, доктор? Я виноват. Он ведь целыми днями один в квартире оставался. У меня дел по горло — кооператив, производство, ресторан. В общем, хрень всякая. Замотаешься за день, придешь домой, думаешь только об одном — поесть и поспать. А ему поговорить хочется, узнать, что нового. Дружки-то его так называемые все как один слиняли. Вот он и не выдержал.
— Но как же он через балкон-то перебрался? — продолжал допытываться Савельев. — Ведь нижняя половина тела у него парализована.
— Руками зацепился, как же еще? Савельев тяжело вздохнул и протер кулаками покрасневшие после бессонной ночи глаза.
— Да, повезло ему, — повторил он, — сильно повезло. Нет, я, конечно, не в том смысле. Жив остался… хотя состояние очень тяжелое. Один раз сердце остановилось.
Константин, услышав эти слова, едва заметно вздрогнул.
— Что ж вы мне сразу не сказали?
— Знаете, это у нас в порядке вещей. Иной раз привозят таких, что только диву даешься, как он сразу Богу душу не отдал. Но мы сражаемся до последнего. У нас ведь нет другого выхода. Профессия такая…
— Так что у него с сердцем?
— Удалось восстановить нормальную работу. К счастью, у него нормальные легкие и внутренние кровотечения отсутствовали. Что у вас под балконом?
— Дерево невысокое и трава.
— Тогда понятно. И перелом костей таза объяснить можно. Это все из-за долгого отсутствия нагрузки. Действительно, могло быть и хуже…
— Вы разрешите его увидеть?
— Да, конечно. Хотя не знаю, что это вам даст. Он ведь без сознания. Если не возражаете, чуть позже.
— Добро.
Константин затушил окурок и закрыл крышку пепельницы.
— А вы-то сами, доктор, откуда?
— Это, как вы говорите, долгая история, — грустно улыбнулся реаниматолог. — Родители у меня были военные, поэтому пришлось помотаться по всей стране — от Камчатки до Моздока. Но вообще-то я родился в Соликамске.
Константин хмыкнул.
— Да, известное место…
— А чем известное? — недоуменно спросил Савельев.
— «Белым лебедем».
— Это что такое?
— Зона такая есть в Соликамске. Лютое место.
— Не знаю, — врач пожал плечами, — никогда не слышал. Мы с родителями оттуда уехали, когда мне еще и двух лет не исполнилось. Перебирались туда-сюда по гарнизонам, точкам. Потом родители в Костроме осели, а я в мединститут поступил. После института по направлению фельдшером в деревне работал. В столицу, конечно, хотел попасть, но не получилось. Теперь вот здесь обосновался. Это, конечно, еще не Москва, но по крайней мере близко.
