— Да ты че, сказать не можешь?
— А то я не знал, что тебя всегда с утра ломает. Приберег штучку-другую.
— Молоток, — похвалил его Чернявый. — Ненавижу, когда ломает.
— Так когда-нибудь копыта откинешь, — закуривая, сказал Михута. — На хрена тебе эти «колеса»? Жрал бы водяру, и никаких проблем. Утром похмелился стопариком — и опять живой.
— Это я на зоне подсел. Пробовал даже кирять и ширяться одновременно. Ни хрена. Один раз чуть мотор не сдох. Ты че, так всю ночь на мошке и сопел?
— У меня тут не гостиница, — самозабвенно дымя, сказал Михута, — что есть, на том массу и давим.
— Дай дыма, — попросил Чернявый.
Михута закурил еще одну сигарету и протянул ее шефу.
— Отпустило, — блаженно улыбнулся Чернявый, попыхивая сигаретой.
Пепел он стряхивал на грязный пол рядом с кроватью.
— У тебя же вроде другая хаза имелась?
— А я ее поменял.
— Чего, херовая была?
— Соседи заманали. Стали бухтеть участковому, что я, мол, поздно прихожу, кодлы всякие ко мне ходят.
— А хуля тебе этот дядя Степа?
— Воспитывать начал. Я его послал подальше и свинтился оттуда. На хера мне это надо? А тут ништяк, все тихо, никакая падла не возбухает.
Чернявый покосился на окно.
— Ты бы завесил чем-нибудь, — сказал он. — А то эта решка мне о зоне напоминает. Да и балдоха кумпол жарит.
— Так повесить нечего, разве только обезьяну дохлую.
Они засмеялись. Шутка очень понравилась Чернявому, и он долго не мог успокоиться.
— Ну ты дал. Обезьяну дохлую. Вот это был бы ништячок.
— Или трусняк чей-нибудь. Они снова расхохотались.
— Я одну такую знаю, — сказал развеселившийся Чернявый, — у нее станок размером с самосвал.
— Ты че, в натуре, фуфел не гонишь? Точно как самосвал?
— Бля буду.
— Так познакомь, я всю жизнь о такой биксе мечтал.
— Не гони.
— Зуб даю.
Еще несколько минут они обсуждали, кому какая бикса нравится и что с ней можно сделать. Глянув на окно, Чернявый спросил:
— А ты сам решки ставил?
— Да ну, что я, максим? Они тут уже стояли, когда я вселился.
— На хрена?
— Так это же служебная квартира.
— Как же ты в нее попал?
— Я тут дворником числюсь.
— В натуре?
— Без балды.
— Че, сам параши чистишь?
— Обижаешь, шеф. Я в своей жизни тяжелее болта ничего не поднимал.
— Во бля, — захохотал Чернявый. — А он у тебя что, до колена?
— А на хрена, ты думал, мне баба со здоровым станком нужна? Ладно, Чернявый, ты посиди тут за решкой, а я за пузырем сгоняю. Ты ж похмелился, мне тоже надо.
— Ладно, только копытами побыстрей шевели, а то мне тут одному неохота париться.
Михута пошарил рукой под тюфяком, вытащил пистолет «ТТ» и передал его Чернявому.
— Держи, это тебе на всякий пожарный.
Тот проверил затвор, обойму и удовлетворенно положил пистолет на колени.
— С братишкой-то оно надежнее.
— Я двери закрою на ключ. Никому не открывай.
— А то.
Когда Михута вышел из квартиры, Чернявый глубоко вздохнул и закрыл глаза. Сейчас он пребывал в спокойном расслабленном состоянии. Ломка прошла, озноб больше не беспокоил, боли в позвоночнике и дрожь в конечностях исчезли.
Он даже успел задремать, пока его отбойщик мотался за бутылкой водки. Наконец Чернявый услышал, как поворачивается ключ в замке и открывается входная дверь.
Михута зашел в квартиру, держа в руке бутылку водки, а под мышкой банку консервированных огурцов. Следом за ним через порог ступил Болт.
— Шеф, ты живой? — крикнул Михута, заглядывая в комнату.
Чернявый открыл глаза и недоуменно посмотрел на Болта, щерившегося в улыбке гнилыми зубами.
— А ты откуда взялся?
— Так… решил поссать возле дерева, смотрю, этот халдей топает.
— Я его на обратной дороге встретил, — объяснил отбойщик. — Хотел ему пендаля в жопу дать и отправить подальше, а он как рассол увидел, аж затрясся. Я ему из-за пазухи пузырь показываю, Болт, конечно, усох.
— Че ж я, хуже его? — пробухтел Болт.
— Ладно, не кипишуй, пошли на кухню. Следом за ними туда притащился и Чернявый.
— Тут все по-цивильному, — оглядев обстановку, сказал он. — Есть где забуриться.
На небольшой кухне стояли газовая плита, стол и два стула, покосившихся, но целых. Один из стульев, конечно, достался главарю, другой занял хозяин квартиры, а Болту пришлось примоститься на подоконнике.
Пока его подчиненные вскрывали банку с огурцами, бутылку и разливали белую по стаканам, Чернявый курил.
— Болт, пацанов видел? — спросил Михута.
— Не-а, наверное, массу давят. Я вчера, когда сваливал, они еще там баб трахали по подсобкам.
— Тебе-то хоть досталось?
— Да ну их на хрен, — Болт махнул рукой. — Я как белый человек еще пузырь с собой прихватил, но где допивал, не помню. Утром проснулся под каким-то забором.
— Это заметно, — сказал Чернявый, разглядывая испачканные, измятые брюки и рубашку Болта. — Скажи спасибо, что менты не повинтили.
— Кому сказать?
— Господу Богу.
— Бога нет, — деловито ответил Болт, сдвигая стаканы с Михутой. — Ну, вздрогнули.
Они выпили, захрустели маринованными огурцами.
— Бог есть, — с не свойственной ему задумчивостью сказал Чернявый.
Михута с Болтом многозначительно переглянулись: мол, что это, у шефа крыша поехала?
— Если б не Бог, — продолжал Чернявый, — нас бы уже давно на тот свет отправили.
— Кто, «обезьяны»? — с пренебрежением сказал Болт.
— Не «обезьяны», так мусора.
— Да ну, на хрен забивать себе бошку хренотой разной. Давай, Михута, еще по сто граммов накатим.
— Вы особо не разгоняйтесь, — сказал Чернявый, равнодушно наблюдая за тем, как его бойцы заглатывают еще по полстакана.
— А че? — вытирая скуластую физиономию ладонью, спросил Болт. — Опять с «обезьянами» рамцы?
— Дурень ты, Болт, — спокойно сказал Чернявый. — Все мозги отпил. Сегодня солнцевские пацаны приезжают.
