– Хотел приехать, поговорить.
– О чем?
– Ты считаешь, нам не о чем разговаривать?
– Я этого не говорила.
Ее голос смягчился.
– Хорошо, я выезжаю немедленно. Через пару часов буду. Ты дождешься меня?
– Интересная у тебя манера разговаривать. Сначала перед фактом ставишь, а потом… Конечно, я дождусь. Только, пожалуйста, не гони как сумасшедший.
* * *
Исаак Лазаревич пребывал в состоянии, близком к панике. Водочный бизнес, составлявший немалую статью его доходов, оказался на грани краха.
Небольшой разливочный цех, поставленный два месяца назад в деревне Сморчково, остановился. Причина простая – отсутствовало сырье. Каждый день простоя обещал миллионные убытки.
Многотонную машину, груженную немецким спиртом, найти так и не удалось. Зато в лесу, неподалеку от Сморчкова, кто-то из местных обнаружил два трупа. Лицо одного было изуродовано до неузнаваемости выстрелом почти в упор. Второго тоже застрелили, но опознать его оказалось гораздо легче. Им был охранник из людей Саши Порожняка, опекавшего фирму Копельмана.
Узнав, что шофер и охранник машины со спиртом убиты, а сам груз исчез в неизвестном направлении, Исаак Лазаревич заперся в своем кабинете и стал лихорадочно обдумывать сложившееся положение.
«Ай-яй-яй, как нехорошо получается, разбойное нападение, два мертвых человека, а милиция ничего не может сказать. Что она вообще может, эта милиция? Думай, Изя, думай, ты же умный. Цех стоит, денежный ручей пересох. И что я скажу за такие убытки Александру Захаровичу? А что я должен говорить? Я предупреждал: надо ждать беды. Сердце мне говорило – неспроста все это…»
Услышав трель телефонного звонка, Копельман вздрогнул. С опаской сняв трубку, он приложил ее к уху.
– Да?
– Изя, что же это творится?
Услышав нудный голос супруги, Копельман едва не застонал.
– В чем дело, Миррочка, дорогая?
– Соне сказали в музыкальной школе, что она бездарь, что из нее никогда не получится Полины Осетинской. Кто такая эта Полина? Она из Осетии?
– А я откуда знаю, Миррочка!
– По какому праву они так оскорбляют моего ребенка? Изя, ты должен что-нибудь сделать.
– Что я могу сделать? – недоуменно переспросил Копельман.
– Изя, тебя хорошо знают в городе, поговори с кем-нибудь из начальства, пусть снимут директора.
– Миррочка, золотце, подумай, что ты говоришь. Разве имеет значение, кто будет сидеть в кресле директора школы?
– Имеет. У Сонечки на носу выпускные экзамены. С плохими оценками она никуда не поступит.
– Боже мой, Миррочка, у меня на работе большие неприятности, а ты загружаешь меня какой-то ерундой.
– Семья – не ерунда, Изя. Ты дождешься, что твоя дочь пойдет на панель. Какой позор для семьи, какой позор!..
Услыхав в трубке короткие гудки, Копельман внятно произнес несколько слов, от которых его драгоценная супруга упала бы в обморок. Матерился он в очень редких случаях, но сейчас был именно тот случай.
«Что же делать? – растерянно думал он. – Это не может продолжаться бесконечно. Куда мы катимся? Кто-то специально копает под меня. Кто? Неужели этот бандит Панфилов? Он решил, что я не даю ему развернуться с бензином, и нанес удар в больное место. Ай-яй-яй, как нецивилизованно. А что, собственно, можно ждать от бывшего уголовника? Он считает, что можно быть неразборчивым в средствах, когда дело касается Изи Копельмана. Даром ему это не пройдет… Нет, Изя, постой, ты ж не такой, как он, ты не будешь устраивать бойню! Позвони ему».
Копельман открыл записную книжку, нашел нужную страницу, набрал номер.
– Фирма «Лидер» слушает, – раздался в трубке воркующий женский голос.
– Я могу услышать Константина Петровича?
– К сожалению, его нет на месте.
– Когда он будет?
– Очевидно, к вечеру. Что-нибудь передать?
– Передайте, что звонил Копельман Исаак Лазаревич. Я хотел бы поговорить с ним, а еще лучше – встретиться.
– Хорошо, я запишу и передам Константину Петровичу, как только он вернется.
Копельман нажал на рычаг телефонного аппарата и тут же набрал еще один номер.
– Александр Захарович? Копельман звонит. Нам нужно встретиться…
* * *
Бухгалтер, милый мой бухгалтер,
Вот он какой, такой простой,
Бухгалтер, милый мой бухгалтер…
Константин раздраженно повернул ручку и выключил магнитолу. Лившаяся из динамиков бодрящая песенка никак не соответствовала его душевному состоянию.
В делах наступил раздрай, с Татьяной отношения тоже складывались не так, как хотелось бы.
А ведь как здорово начиналось два года назад. Он вспомнил их первую встречу в клинике, когда она вошла в лифт. «Я в транспорте не знакомлюсь…»
Потом еще были встречи. Да, август девяносто первого…
Несколько раз она приезжала к нему в Запрудный. Пару недель они даже пожили вместе. Тогда Игнат был в Москве, на реабилитации после операции по поводу позвоночника. Но что-то не складывалось. То ли дурную роль сыграл ее опыт неудачного замужества, то ли она ждала чего-то другого. Но ведь мужчина не может всегда находиться рядом с женщиной. У него должно быть дело, ему надо зарабатывать. Ей же хотелось, чтобы Константин всегда был рядом.
Вот кто радовал – так это пацан. Андрюшка быстро привязался к Константину, хотя при первой встрече казался таким серьезным, почти взрослым.
Потом Татьяна вернулась в свою московскую квартиру. Встречи продолжались. Иногда чаще, иногда реже. Константин уже сбился со счета, сколько раз он предлагал ей выйти замуж. Она вроде бы соглашалась, но просила дать ей немного времени, чтобы подумать. И каждый раз отказывалась.
Он срывался, порой даже обещал себе, что никогда больше не позвонит ей. Но неделю-другую спустя снова набирал ее московский номер, ехал в знакомый дом на Митинской улице, проводил ночи в ее объятиях, покупал подарки, баловал ребенка…
Глава 7
– Заходи.
Открыв дверь, она отступила в сторону, пропуская его в квартиру.
За те два года, что они были знакомы, Татьяна почти не изменилась. Та же короткая стрижка каштановых волос, та же смугловатая кожа, те же изящно очерченные губы. Только вот взгляд стал каким-то иным. Временами он мог быть чистым, открытым, а иногда от ее глаз веяло таким холодом, что Константину сразу же хотелось уйти.
Сейчас, глянув в ее глаза прямо с порога, он успел заметить печально знакомые льдинки отчуждения. В голове мелькнула позорная мысль: «Зря приехал», – но отступать было поздно.
