Свободного пространства для танцев оставалось немного, и по вечерам подвыпившая публика тряслась под грохотание музыки в проходах между столиками.
Несмотря на плохонькую кухню и убогий интерьер, ресторану грех было жаловаться на отсутствие публики. Посетителей влекло обилие дешевого спиртного. Редко кто из клиентуры обращал свое внимание на дорогие импортные вина и коньяки, украшавшие стену за стойкой бара. «Беленькая» составляла основную часть доходов «Жар-птицы». Правда, сама о том не подозревая, публика употребляла продукт, мало соответствующий нормам стандарта. Разница в несколько градусов не так уж и заметна, особенно после первых ста граммов.
Конечно, для всевозможных проверок всегда наготове была «Пшеничная» или «Московская» нужных кондиций. Но проверки проводились редко, и Ефим Наумович Айзеншток, директор ресторана, всегда знал о них заранее – благодаря хорошим связям.
«Жар-птица» была почти единственным для Исаака Копельмана, если не считать нескольких торговых точек, пунктом сбыта «левой» водки. Главе фирмы «Контур» стоило больших трудов завладеть «Жар-птицей».
Прочие подобные заведения установили давние и надежные контакты с более могущественным производителем. Да и с «Жар-птицей» Копельман смог договориться лишь после того, как путем закулисных интриг, по инициативе трудового коллектива бывшей столовой добился увольнения прежнего директора и поставил туда своего человека.
Маленький заводик в деревне Сморчково, замаскированный под цех по производству фруктовых напитков, наконец-то стал приносить прибыль.
Ресторан опекали люди Саши Порожняка. Благодаря такой «крыше» основную часть клиентуры составляла шпана из прилегающих районов. Нередко в «Жар-птице» вспыхивали драки, перераставшие в поножовщину, и ресторан завоевал в городе дурную репутацию.
Тем не менее Айзенштоку удавалось снимать все неизбежно возникающие в городских коридорах власти вопросы. Сказывался опыт руководящей работы в торговле и на предприятиях общественного питания, приобретенный Ефимом Наумовичем еще в советские годы.
Да и результаты проверок говорили, что формально к «Жар-птице» придраться не за что.
В общем, дела в «Жар-птице» шли как нельзя лучше, ручьи фальшивой водки быстро превращались в денежные потоки. Ефим Айзеншток, Исаак Копельман, Саша Порожняк и закормленные взятками чинуши потирали руки – синюшная клиентура гужевала от рубля и выше.
Но всему хорошему, как известно, когда-нибудь приходит конец. Коварная судьба-злодейка нанесла удар с той стороны, откуда не ожидали ни Ефим Наумович, ни Исаак Лазаревич, ни Саша Порожняк.
Водочная река неожиданно пересохла. Кое-какой запас в ресторане у Айзенштока еще оставался, но он так стремительно иссякал, что Ефим Наумович забил тревогу.
Приехав в контору Копельмана, он застал Исаака Лазаревича в подавленном состоянии духа.
– Изя, что происходит? – спросил Айзеншток, усаживаясь в кресло в рабочем кабинете директора фирмы «Контур». – Товара не было вчера, товара не было позавчера, его нет-таки уже целую неделю.
– Я знаю. – Уныло подперев подбородок рукой, Копельман смотрел мимо директора «Жар-птицы».
– Нет, вы посмотрите на него – он знает, – дернув плечами, возмутился Айзеншток. – Через час у меня в подсобках останется один запах. Я же не могу работать в таких условиях!
Копельман достал из пачки сигарету «Мальборо» и зачем-то принялся разминать ее толстыми волосатыми пальцами.
– Фима, не кипятись. Мы с тобой оба деловые люди и знаем, что глоткой такие вопросы не решаются.
– А что прикажешь делать? Может, лучше сразу поставить на заднем дворе самогонный аппарат? Или ехать в Москву, втридорога покупать кристалловский товар? Нет уж, Изя, уволь. Мое дело продавать, а ты должен обеспечивать фронт работ.
– Я только что распорядился, – сказал Копельман, щелкая своим золотым «Ронсоном», – тебе привезут товар.
– Когда? Откуда? Я надеюсь, это не сивуха в пятилитровых банках?
– Это наш товар, из «Деда Мазая». Там все равно никакого сбыта.
– Зачем тебе вообще нужен был этот «Мазай»? Гиблое место, за городом, клиентуры никакой. Только деньги потратил.
– И на старуху бывает проруха, – обреченно заметил Исаак Лазаревич. – А может быть, там не все еще потеряно.
– Ну конечно, – скептически прокомментировал Айзеншток. – Скоро наш городок разрастется до размеров Москвы, и «Дед Мазай» окажется в городской черте. Подождать придется каких-нибудь лет семьсот.
– Фима, прекрати, – умоляюще произнес Копельман. – От твоих неизящных шуток у меня скоро заболит голова.
– Нет, вы только послушайте – у меня неизящные шутки. Так я ж не Клара Новикова и даже не Бернард Шоу, чтоб шутить в такие моменты.
– При чем тут Бернард Шоу?
– При том. Скоро наши семьи будут стоять с протянутыми руками у стен синагоги.
– Фима, в нашем городе нет синагоги. Семьдесят лет назад ее взорвали большевики, а на ее месте построили тюрьму.
– На что ты намекаешь, Изя?
– Я ни на что не намекаю, я просто говорю как есть. Синагогу разрушили, а реббе Бунимовича хотели поставить к стенке, но он вовремя уехал в Нью-Йорк.
Айзеншток сдвинул кустистые брови, украшавшие его благообразное, до синевы выбритое лицо.
– Изя, что я слышу? Откуда такие пессимистические настроения? С каких это пор ты собрался бежать в Нью-Йорк?
– Разве я говорил что-нибудь подобное?
– Но я еще не разучился думать. Ты рассказываешь мне за синагогу, за реббе Бунимовича, за Нью-Йорк. Я же не ребенок! И потом, мы давно знакомы.
Исаак Лазаревич обратил на Айзенштока взгляд, полный неизбывной еврейской печали.
– Могу я хоть раз подумать о чем-нибудь хорошем, Фима?
Айзеншток хмыкнул.
– Изя, об этом надо было думать лет семь назад, когда открыли границы.
– Об этом думать никогда не поздно.
– Хорошо. Кто тебе мешал еще тогда, в начале перестройки упаковать чемоданы и ехать в Хайфу?
– Я не хочу в Хайфу.
– Почему?
– Ты что, забыл? Там живет мама моей дорогой супруги. Я здесь не могу справиться с двумя женщинами, а если к ним еще прибавится эта старая перечница, меня быстро упакуют в погребальный саван.
– Хорошо, – согласился Ефим Наумович, – кто мешал тебе ехать в Нью-Йорк?
– У меня была хорошая должность в тресте столовых и ресторанов.
– Но у тебя и сейчас хорошая должность.
– Нет, – тоскливо покачал головой Копельман. – Это не должность!.. Ах, те заботы кажутся детскими забавами по сравнению с тем, что я имею сейчас.
– Меня очень беспокоит твое состояние, Изя, – озадаченно потирая подбородок, сказал Айзеншток. – Не выпить ли нам коньячку?
