– Вы являетесь владельцем автомобиля «Кадиллак Де-Виль»? – Инспектор назвал регистрационные номера машины, принадлежавшей Панфилову.
– Да, это моя машина… – протянул Панфилов, лихорадочно пытаясь определить, в чем дело. – Что случилось?
– Случилось, как бы это вам сказать… дорожно-транспортное происшествие, – неожиданно замялся старший лейтенант. – Пострадал ваш автомобиль… и человек, который в нем находился. Поначалу решили, что в машине был владелец, но потом…
– Я не понимаю… При нем что, документов не оказалось?
– Я не исключаю, что документы при нем были, но сейчас и автомобиль, и… в общем, все это в таком виде, что только следствие может установить личность потерпевшего.
– Потерпевшего? – переспросил Константин. – Да что там, к черту, стряслось? Или вы мои нервы бережете?
– В общем, да, – как-то странно, будто извиняясь, сказал инспектор. – Э-э-э… вашу машину не угнали, часом?
– Я отправил на ней своего… сотрудника на станцию техобслуживания.
– Да-да, это произошло на загородном шоссе, недалеко от СТО. Машина опрокинулась в кювет и загорелась. Но это еще не все…
– Что еще?
– Похоже, по ней стреляли… Все дверцы в дырках… Вам надо подъехать в горотдел, помочь нам в расследовании. Правда, у нас тут такой бардак, прошу прощения… Одно ЧП за другим. Я такого давно не припомню. Сначала ваша машина, потом вот еще взрыв в каком-то доме. В общем, подъезжайте, будем разбираться. Скажете на входе мою фамилию, вас пропустят.
Панфилов, не задумываясь ни на секунду, коротко бросил в трубку:
– Меня и так пропустят. – Он чуть не забыл, что как кандидат в главы городской администрации пользуется неприкосновенностью.
Еще две минуты назад Жиган и вообразить бы не мог, что ему придется отправиться в горотдел милиции, и не под конвоем, а добровольно, и не с гранатой в руке, а безоружным и с мирными намерениями. Ему хотелось сжечь дотла этот вертеп, взорвать его, чтобы и камня на камне не осталось… Ему казалось, что именно оттуда исходит все зло… Нет, это просто эмоции…
В памяти Жигана почему-то всплыл телефонный звонок и сиплый голос с кавказским акцентом…
Раздевшись перед зеркалом в ванной комнате, смыв кровь и кое-как перевязав рану, предварительно плеснув на нее водкой из обнаруженной в кухонном шкафу бутылки, Жиган заскрипел зубами от боли.
– Твою мать!
Панфилов приложился к горлышку и сделал большой глоток. Боль сначала отдалилась, потом и вовсе перестала напоминать о себе. Водка все-таки помогла – даже затуманенный болью, злостью и отчаянием мозг снова заработал с необыкновенной ясностью. Все несущественное будто отслоилось, эмоции угасли, осталась лишь решимость действовать…
Он переоделся, собрал окровавленные вещи в большой полиэтиленовый мешок, который захватил с собой, выходя из квартиры. Шагая по улице, Жиган остановился возле мусорного бака, наполненного разнообразным хламом. Константин вытряхнул из полиэтиленового мешка вещи, достал из кармана чистой куртки ополовиненную бутылку «Пшеничной», облил залитые кровью тряпки водярой и щелкнул зажигалкой. Одежда весело вспыхнула, огонь стал быстро пожирать улики. Постояв в стороне от бака пару минут, Панфилов убедился в том, что его вещи превратились в кучу пепла, и пошел прочь.
Все верно – он шел туда, куда должен был идти. Теперь у него будут самые надежные свидетели, каких только можно найти в этой стране…
Константин уже не сомневался в том, что у Турченко в горотделе были не только помощники, но и покровители. Он вспомнил о записях на листке бумаги, обнаруженном в руке убитого Семенкова.
Почти все нити сходились к начальнику отдела Сапронову. Он, если и не отдавал непосредственных приказаний, был по меньшей мере в курсе происходящих событий. Но даже Сапронов не играл главной роли в разыгравшемся спектакле. Он тоже кукла в руках более ушлых ребят, которые сидят в чистых, тихих кабинетах городской власти.
И хотят они только одного – сохранить свои мягкие кожаные кресла любой ценой. А ради этого не остановятся ни перед чем, они подставили городского прокурора Бирюкова, разыграв свою подлую пьесу, как по нотам, они руками ментов, которые ничем не отличаются от самых закоренелых преступников, стравили между собой азеров и местную братву, теми же руками хотели убрать меня как опасного конкурента в борьбе за власть в городе. Они не успокоятся до тех пор, пока не почувствуют себя в безопасности. На их стороне – сила, превращенная в беспредел, и закон, превращенный в беззаконие. Они не испытывают моральных затруднений…
Что ж, их вызов принят! С мразью нужно сражаться, не обременяя себя благородными понятиями. В конечном счете прав окажется тот, кто победит, и неважно, какие средства при этом использовались…
В коридоре здания городского отдела внутренних дел, которое, несмотря на поздний час, было переполнено озабоченными, возбужденными сотрудниками, Панфилов лицом к лицу столкнулся с грузным темноволосым мужчиной в мундире с подполковничьими погонами. Они узнали друг друга.
Начальник городского ОВД Сапронов и кандидат в главы запрудненской администрации Панфилов на мгновение застыли, обмениваясь пристальными взглядами. Неожиданно Сапронов побагровел и, обращаясь к случайно проходившему мимо капитану с папкой в руках, заорал:
– Почему в здании посторонних, как сельдей в бочке? Всех уволю, мать вашу!
Капитан перепуганно заморгал и принялся что-то лепетать в свое оправдание. Сапронов, обложив его семиэтажным матом, скрылся за дверью. После этого капитан накинулся на Панфилова, явно намереваясь отыграться на нем за только что перенесенное унижение:
– Кто тебя сюда пустил? Ты вообще кто такой и что здесь делаешь, говнюк?
– Вы мне, капитан, не тычьте, – сквозь зубы процедил Константин, доставая из кармана красную кандидатскую книжечку и поднимая ее на уровень глаз капитана. – А насчет говнюка мы еще разберемся…
Мгновенно переменившись в лице, милиционер остолбенело смотрел на корочки кандидатского удостоверения.
– Простите, – с трудом выдавил он. – Оговорился…
Несколькими днями спустя в дверь квартиры, расположенной в московском микрорайоне Митино, позвонили. Дверь открыла хозяйка, невысокая темноволосая молодая женщина с короткой стрижкой. Ее симпатичное лицо застыло в изумленной гримасе.
– Ты? – едва вымолвила она.
– Я, – слабо улыбнулся Константин. – Здравствуй, Татьяна.
Его побледневшее лицо было покрыто испариной, глаза лихорадочно блестели. Он держал ладонь прижатой к левому боку.
– Что случилось?
– Мне нужна твоя помощь… Кажется, рана начала гноиться…
– Ты ранен? Что с тобой? Убери руку… пожалуйста.
Она взяла его ладонь, отвела ее в сторону. На рубашке Панфилова расплывалось темное сукровичное пятно. Константин нервно рассмеялся.
