Держа перед собой ружье, Панфилов спустился вниз.
В подвале оказалась довольно просторная котельная. Коренастый небритый мужик в треухе, раскрыв дверцу железной топки, возил в ней кочергой. На Панфилова не обратил никакого внимания, потому что был в стельку пьян.
– Ты кто? – спросил Жиган.
– Местный я… Семен. И-истопник, – ничуть не удивившись, ответил мужик.
– Ты один тут?
– Ну, один.
Мужик достал кочергу, сел на табуретку у стены, достал из кармана телогрейки бутылку, открыл зубами пробку, опрокинул остававшееся в ней содержимое в горло, а пустую бутылку бросил в угол на кучу угля.
На Жигана в покрытой пятнами крови куртке и с ружьем в руках истопник совершенно не реагировал.
Панфилов подошел, тронул его за плечо.
– Слышишь, Семен, пацана тут молодого не видал с девчонкой?
– Тут все пацаны… молодые… и девки с ними м-молодые, ядреные…
– Ну а где хозяева? Когда вернутся?
– Не знаю, они мне не докладают. Мое дело маленькое – исправно то-опить… пить…
Семен опустил голову на грудь и, бормоча что-то нечленораздельное, пустил слюну.
Жиган понял, что здесь ему больше ничего не добиться, и уже собирался идти наверх, как вдруг увидел на куче угля рядом с пустыми винными бутылками предмет, показавшийся ему знакомым.
Он подошел ближе, поднял этот предмет. Сердце болезненно сжалось.
Этот был портативный проигрыватель компакт-дисков, который Константин привез в прошлом году из Штатов и подарил Игнату.
Открыв крышку, Жиган убедился в том, что не ошибся: на внутренней стороне еще сохранилась маленькая наклеечка магазина. И диск в проигрывателе стоял узнаваемый – очень редкая американская джазовая запись, которую Игнат приобрел во время последней поездки в Москву. На всех дисках из коллекции Игната стояла его собственноручная подпись, сделанная черным маркером…
Жиган бросился к истопнику и принялся трясти его за плечи.
– Откуда это у тебя?
Тот долго не понимал, чего от него хочет перемазанный кровью мужик с ружьем.
– Где ты это взял?
– А, это… – Семен махнул рукой. – Это… Хозяин мне дал.
На лице его появилась бессмысленная улыбка олигофрена.
– Забирай себе, не бойся. Никто не отберет… Нет его уже…
– Кого нет?
– А… – Семен вяло махнул рукой. – Был тут один, да прибили его. А это… никому не надо. Бери себе.
– Как – прибили?! – не поверил услышанному Жиган.
– Дали ему по голове прикладом, так он и окочурился. В топке я его сжег… Вчерась. Точно, аккурат вчерась и спалил. Хлопцы принесли, засунули в топку… Ох, и вони ж было…
– Ты что несешь, урод, пьяная морда?!
Жиган, не удержавшись, стал хлестать истопника по лицу.
Тот вдруг вскочил и, по-звериному заревев, оттолкнул Панфилова от себя, а потом неожиданно проворно схватил кочергу и замахнулся ею словно клюшкой для гольфа.
Жиган успел вскинуть ружье и выстрелить.
Картечь разнесла голову Семена на куски. Брызнули на сырые стены подвала окровавленные ошметки.
Труп шлепнулся на бетонный пол, кочерга со звоном упала рядом.
Жиган с омертвевшим взглядом подобрал железяку, открыл ею дверцу топки и, согнувшись, заглянул в нее.
Обгорелые кости все еще можно было рассмотреть среди пепла и раскалившихся как магма в вулкане кусков угля…
«Всех надо убить, уничтожить как бешеных собак… Всех… Без всякой жалости… Надо мстить, мстить беспощадно… Кровь за кровь и око за око…»
Только эта мысль стучала у него в висках, когда он бродил по дому.
В одной из комнат Константин наткнулся на оружейный шкаф. В кровь ободрав себе пальцы и разбив приклад помпового ружья, сбил замок.
Автоматы «узи» и «скорпион», пистолеты «глок» и «беретта», патроны в неимоверном количестве…
Он рассовывал боеприпасы по карманам, готовясь к своей последней войне…
Внизу стоял картонный ящик с тротиловыми шашками, электродетонаторами и шнурами. Увидев их, Панфилов мстительно улыбнулся.
– Похороны у вас, ребята, будут с музыкой, очень большие и шумные похороны…
* * *
Несколько машин подъехали к распахнутым воротам коттеджа: джип, «Мерседес-600», «БМВ». Остановились у ворот. Несколько человек с оружием в руках выбежали из машин, поднялась суета, раздались крики…
Потом машины въехали во двор.
Все это Жиган видел издалека, из своей машины. Из нее же он и привел в действие взрывное устройство.
Несколько мгновений спустя страшный грохот потряс промерзшую землю.
Столб пламени и дыма взлетел, казалось, до самых низко нависших облаков, а обломки досок, кирпичей и камней засыпали окрестности в радиусе нескольких сотен метров.
С расстрельной командой Юрия Лабунова навсегда было покончено.
* * *
Но еще ходили по земле те, кто нанял этих отморозков, те, кто всеми средствами рвался к огромным деньгам и неограниченной власти, власти не только в криминальном мире, а значит, к еще большим деньгам, еще были живы и здравствовали те, кто не признавал ни государственных законов, ни воровских понятий…
«Они ответят мне за всех – за Игната и за Сашу Ипатова, за Володю Семенкова и за Михаила Елизарова, за Артура и за его друзей-законников…
Твоей кровью, брат, твоими муками смертными клянусь… Им не уйти от кары…
И кара эта будет страшной!»
Глава 28
Смерть брата потрясла Константина Панфилова.
Днем, занятый неотложными делами, он забывал о том, что Игната больше нет, что он остался теперь один. Ни одного кровно близкого Константину человека не было теперь на всей земле.
Татьяна? Нет… Татьяна была сама по себе, и хотя порой его страшно, непреодолимо тянуло к ней, он понимал, что она ему чужая, по природе своей чужая. Она, наверное, поняла это раньше его, поэтому и не согласилась выйти за него замуж, не согласилась переехать к нему в Запрудный, осталась в Москве.
Иногда Костя думал о ней спокойно и тогда отчетливо понимал, что при всей тяге друг к другу ничего у них не вышло бы, и совместная жизнь очень быстро показалась бы им адом. Но иногда мысль о Татьяне сопровождалась такой болью, что хотелось кричать и колотить по стене кулаками.
Но он знал, что легче от этого не будет, и молча сидел, сжимая свои твердые, словно железные, ладони в огромные кулаки и вновь разжимая их.
И еще больно было думать, что живы те, кто лишил его брата, друзей, кто отнял у его жизни смысл. Константин понял, что все эти годы он жил не ради себя, а ради своего брата – Игната. Поэтому, может быть, и не сложилась его собственная жизнь.
