Генрих Львович совершенно неожиданно для Мошнаускаса пошел на контакт прежде, чем операция была подготовлена.
Мошнаускас, хоть и не по своей вине, нарушил сроки подготовки и фактически сунул Константина в колесо, в котором должна была вертеться совсем другая «белка».
Это был очень серьезный промах с его стороны, и Глеб Абрамович Белоцерковский, на которого Мошнаускас работал и в чьих интересах была задумана вся операция по устранению с политической арены Генриха Воловика, — человек не менее влиятельный и не менее богатый, чем сам Генрих Львович, — не ограничился бы одним раздражением, узнав об этом промахе. ГБ, как привыкли называть Белоцерковского журналисты, ошибок такого уровня не прощал.
Контакт, неожиданно для Мошнаускаса, состоялся. Генрих Львович пошел на него прежде всего потому, что сам же этого хотел. Он сам и спровоцировал Белоцерковского на попытку себя дискредитировать, надеясь, что успеет перехватить у него инициативу и сможет дискредитировать его самого. Впрочем, до конца Генрих Львович еще не решил, может быть, он и откажется от поддержки своего нынешнего ставленника — московского мэра Дружкова — и переметнется в лагерь противника. Все будет зависеть от того, какие условия предложит ему Белоцерковский и можно ли будет обеспечить себе гарантии политической безопасности.
Предательство — это тоже бизнес, и порой очень доходный. Надо только знать точную цену, за сколько можно себя продать. Так, чтобы не продешевить.
Это политика, а она всегда связана с деньгами, всегда диктуется капиталом, что бы там ни говорилось с трибун на митингах.
Политика — это прежде всего грязь и; предательство, это деньги и еще раз деньги.
Деньги, которые дают власть, необходимую для того, чтобы делать новые деньги. И так — бесконечно.
Об интересах народа и судьбе России речь идет только в предвыборных программах и на встречах кандидатов в депутаты со своими избирателями. На самом-то деле в политике присутствует лишь один интерес — интерес денег, делающих новые деньги.
Но Мошнаускас ошибся не один раз.
Свою главную ошибку он сделал, когда решил, что сможет убрать Константина, как невольного, но совершенно ненужного свидетеля своего промаха. Человек, на которого работал Мошнаускас, ошибок не прощал.
Оставалось только одно — провести срочную чистку, убрать почти всех, кто имел отношение к несостоявшейся операции.
Воловик вступил в контакт, хотя парламентер от его политических противников так и не прибыл на встречу с ним. Но Воловик этого не подозревал и вступил в контакт с Константином, которого и принял за —, этого самого парламентера. За что поплатился жизнью.
Как ни сложно было тихо и незаметно убрать Воловика, слишком заметной фигурой тот был, но и это удалось Мошнаускасу.
Те, кто сделал это по приказу Мошнаускаса, сами прожили недолго после операции. Мошнаускас хорошо «прочистил» ряды людей, которые были в курсе этого дела.
И теперь только он один знал, почему осиротела империя Воловика.
Впрочем, знал это, еще и Константин, которому удалось разобраться в обстановке.
Теперь оставалось его убрать, и тайна Мошнаускаса станет абсолютной, то есть знать о ней будет только он один.
…Ничего не оставалось, как открыть дверь и войти. Константин даже не удивился, когда услышал дикий, громом раздавшийся в притихшем доме скрип.
Он послал своему врагу предупреждение о том, что вошел в дом.
Наиболее эффективно было бы для Мошнаускаса поджидать его появления именно за этой, за входной дверью. И стрелять сразу, как только Константин появится в дверном проеме. Но на этот раз Мошнаускас не отступил от элементарного правила профессионалов — минимум эффектности и максимум эффективности.
Витольд не мог забыть унижения, которое испытал, решив проверить, насколько соответствует действительности утверждение Константина о том, что он «неплохо» владеет приемами рукопашного боя. Мошнаускас решил уточнить, что означает это «неплохо», и спросил, скольких человек, имеющих профессиональную подготовку, сможет одолеть Константин без какого-либо оружия?
Панфилов пожал тогда плечами и сказал, что человек пять-шесть, наверное, точно он не знает. Это Мошнаускаса задело.
Он счел это чрезмерно развитым самомнением и пижонством и решил Константина проучить. Он привел Панфилова в тренировочный зал охранного агентства и предложил продемонстрировать свое умение на себе. Ни одному человеку из тех, кто у него работал, еще ни разу не удавалось победить его на тренировках.
Как ни пытался Витольд настроиться на очень серьезный уровень своего соперника, некоторая расслабленность, от которой он так и не смог до конца избавиться, сыграла с ним злую шутку.
Ровно через пятнадцать секунд он оказался на полу, а Константин успел наглядно продемонстрировать к тому времени три приема, которыми он мог Витольда убить, четко обозначил эти удары, но не завершил, естественно.
Самое обидное в этих ударах и заключалось — так поступают с зелеными «пацанами», когда хотят поставить их на место, которого они заслуживают, — на место сопливых учеников.
Мошнаускас не забыл этой обиды и теперь не мог просто убить Константина. Ему нужно было поставить того в безвыходную ситуацию, увидеть в его глазах растерянность, страх и только после этого всадить ему пулю в лоб. Или в сердце — это уже по желанию.
По коридору Константин даже не старался идти бесшумно. Он наступал на скрипучие половицы, не выбирая места, не замирал от их скрипа и не пытался скрыть то, что он приближается к закрытой двери комнаты, в которой его ждет Мошнаускас.
Константин точно знал, что ждут его именно за этой дверью, — остальные были заперты и заставлены старой мебелью: советских времен книжными канцелярскими шкафами, неустойчивыми пирамидами сломанных стульев, поставленными друг на друга письменными столами. Свободной оставалась единственная дверь в коридоре, к ней-то и приближался Константин.
Он шел, не скрывая своего движения, но делал это очень медленно, останавливаясь после каждого шага, и замирал, прислушиваясь, как по притихшему в ночи зданию пролетает резкий скрип половиц и тает среди хлама, заполняющего коридор.
Дождавшись полной тишины, он делал еще один медленный шаг, и все повторялось снова.
Константин делал это вполне осознанно, приучая Мошнаускаса к мысли, что за каждым шагом следует пауза в движении, во время которой он, Константин, остается неподвижным. Он хотел заставить готового к выстрелу Мошнаускаса постоянно ожидать этой паузы.
Коридор оказался длинным, очень длинным, хотя обычным шагом его можно было бы пройти за несколько секунд. Однако Константин подолгу застревал на одном месте, и временами ему казалось, что он стоит не меньше десяти минут после каждого шага, хотя на самом деле это были всего несколько секунд.
