Вот когда такое государство будет создано, тогда скорее всего и надо будет отменить принцип депутатской неприкосновенности, из-за которого сейчас поднялся в зале заседаний сыр-бор. Но не раньше. Иначе мы никогда не сможем избежать давления тех людей, которые облечены властью, которые могут по своему желанию и в своих интересах заводить и прекращать уголовные дела, могут арестовывать и заключать под стражу, одним словом – оказывать давление на депутатов и даже устранять из Думы неугодных им людей.
Выступление Белоцерковского вызвало оживление в зале, но не потому, что он сказал нечто умное или такое, с чем согласно парламентское большинство. Просто это было его первое выступление, прежде он держался в тени, предпочитая не разглагольствовать с трибуны, а решать дела в перерывах между заседаниями, в частных беседах. Очень часто ему приходилось добиваться принятия нужных решений с помощью конкретных сумм.
Белоцерковский считал такой метод наиболее эффективным. И не в последнюю очередь потому, что только поначалу это требовало довольно крупных денежных затрат. Факт передачи денег депутату его людьми порой удавалось снять на видеокамеру, и потом эти записи очень способствовали последущей сговорчивости депутата.
Раскрасневшийся Белоцерковский прошел на свое место, сел и тут же услышал приглушенный голос наклонившегося к нему секретаря.
– Глеб Абрамович, вам срочно просили передать это… – секретарь положил перед ним короткую записку. – Только что неизвестный человек продиктовал мне это по телефону и сказал…
– Что там еще? – буркнул Белоцерковский и пробежал глазами записку. – Что за бред? Этого не может быть! Он же мертв!
«Готовь гроб, гнида! – почитал Глеб Абрамович. – Ты – мертвец!» И подпись: «Панфилов».
Надо отдать должное Глебу Абрамовичу, реакция у него всегда была молниеносная. Секретарь еще соображал, что может означать последняя из произнесенных его шефом фраз, а Белоцерковский уже бежал по проходу зала к выходу под удивленными взглядами коллег-парламентариев. На бегу он доставал телефон и набирал номер.
– Шершель! Срочно билет в Цюрих! – свистящим шепотом произнес он в трубку телефона, когда оказался в коридоре. – На ближайший рейс. Я выезжаю в Шереметьево. Мне навстречу вышлешь дополнительную охрану. Три машины. Сам тоже встретишь. Всех, кто хоть шаг в мою сторону сделает, мочить к чертям! И давай быстро! Быстро, я сказал. У меня серьезные проблемы…
«Нет, береженого бог бережет! – думал Глеб Абрамович, всматриваясь через бронированные стекла своего лимузина в огни вечерней Москвы. – Я не стану дожидаться, чем окончится эта увлекательная пьеска. Пусть доигрывают без меня. Панфилов, он же просто идиот! Ему своя жизнь не дорога. Ему меня надо убить!»
Глеб Абрамович вспомнил, что однажды Панфилов уже делал ему предупреждение, похожее на нынешнее. Тогда речь, слава богу, шла не о самом Глебе Абрамовиче, а об одном из его помощников. Панфилов просто хотел ему продемонстрировать свои возможности. Он пообещал убрать помощника Глеба Абрамовича и слово свое сдержал, хотя тот, предупрежденный, принял самые серьезные меры для своей безопасности. Глеба Абрамовича тот случай впечатлил надолго.
После того как Жиган расстрелял его помощника, Глеб Абрамович согласился передать видеокассету, которую требовал от него Панфилов. На кассете была запись, которую сделал убийца Генриха Воловика в момент расправы над ним. Кассета сыграла важную роль в установлении факта смерти исчезнувшего без следа Воловика, и его вдова смогла вступить в права наследства.
Глеб Абрамович был не робкого десятка, он никогда не подчинялся чужим приказам и не реагировал на угрозы в свой адрес. Точнее сказать, реагировал определенным образом, отдавая приказ человеку, который находил автора угрозы и убирал его. Но Панфилов был человек слишком серьезный, чтобы можно было отмахнуться от его предупреждения. Если Панфилов обещал его убить – это можно считать свершившимся фактом. Единственное спасение в подобной ситуации – бегство. Вот Глеб Абрамович и спешил покинуть ставшую опасной Москву. А на всякий случай – и Россию тоже.
В Думе и без него разберутся, а руководить действиями купленных им депутатов можно и из Швейцарии. Закон об отмене депутатской неприкосновенности не пройдет, это однозначно, как любят говорить в Думе.
А о безопасности позаботиться стоит. Если Панфилов его убьет, на кой хрен ему депутатская неприкосновенность. Панфилов не признает его депутатского статуса, на него Конституция не распространяется. Панфилов сам себе – Конституция, сам себе – Верховный суд, Коллегия адвокатов и исполнитель приговора.
А Глеб Абрамович очень не хотел, чтобы приговор, который вынес ему Панфилов, был исполнен.
Шершель его приказ выполнил. Он понял, что означает фраза Белоцерковского – «билет в Цюрих». Последние два года Белоцерковский летал только на своем собственном самолете. Он отказался от рейсовых самолетов после того, как один из пассажиров устроил на борту, в воздухе, драку со вторым пилотом.
Пассажир был изрядно выпивши и пытался объяснить сначала стюардессе, что он не собирался лететь на самолете, у него билет на поезд, и он требует, чтобы ему показали его купе и дали постель. И даже продемонстрировал железнодорожный билет. Стюардесса не смогла его утихомирить и позвала на подмогу второго пилота. Второй пилот решил «согнуть пьяницу в бараний рог» и положить на полку в багажном отделении. Но пьяный мужик оказался крепким. Он выбил второму пилоту два зуба и этим не ограничился бы, но к драке подключился штурман, и буяна удалось скрутить.
Все бы ничего, но процесс лишения второго пилота пары зубов происходил в пассажирском салоне, прямо напротив кресла, в котором сидел Глеб Абрамович. Его зубы остались целы, но случайный удар пьяного пассажира он все же поймал, как ни уворачивался. Его телохранитель был блокирован в этот момент широкой задницей второго пилота и не смог прийти на помощь. Словом, после этого случая Белоцерковский перестал доверять гарантиям безопасности, которые предоставляет пассажирам Аэрофлот.
Из Москвы Белоцерковский выезжал в сопровождении кортежа машин, на которых ехала охрана. Никто во время следования в Шереметьево на Глеба Абрамовича не покушался, никто не делал «шаг в его сторону», как он выразился. Никого Шершелю «мочить» не пришлось.
Глеб Абрамович без происшествий добрался до аэропорта, поднялся на самолет и, только развалившись в салоне на диване, расслабился и почувствовал, как сильно болит голова.
«Вот сволочь! – подумал Белоцерковский, имея в виду Панфилова. – Вот говнюк!»
Но мысли его были уже спокойными и беззлобными. Как ни противно было признавать свое поражение, но сквозь раздраженное негодование в душе Глеба Абрамовича шевелилось уважение к человеку, который заставил его так спешно покинуть Россию.
Глава 20
Голос Сержа Ефремова дрогнул, когда он услышал фамилию позвонившего ему человека.
Панфилов! Он так и знал, что тот когда-нибудь вновь объявится и потребует свою долю прибыли, которую приносит открытый Сержем косметический салон. Но об этом не может идти и речи! Сержу нужны деньги, чтобы расширять свое дело, он не собирается их никому отдавать, пусть это будет сам господь бог!
