– Ты врал, что не знал дороги в обход поста заранее! Я же нервничала, – телеведущая не могла поверить, что Бондарев сумел, ни разу не ошибившись, отыскать верный путь с первого раза. – Ты вечно мне врешь!
– Чтобы ты не задавала больше глупых вопросов – смотри и учись. Преподаю урок по программе разведшколы.
Клим развернул Белкину за плечи лицом к стене. Перед ней в рамочке под стеклом висел старательно начерченный тушью план этажа с красными стрелками. Венчала это произведение инженерного искусства надпись «ПЛАН ЭВАКУАЦИИ В СЛУЧАЕ ПОЖАРА».
– Их вывешивают повсюду, даже в самых засекреченных учреждениях, а пожарные двери запрещено запирать, – проговорил Бондарев на самое ухо телеведущей. Так что, следуй красным стрелкам, и повсюду тебя ждет «зеленый свет».
– И этому, в самом деле, учат в разведшколе?
– Да, но только в специальной разведшколе – для домохозяек!
По сравнению с железобетонным подземельем студийный коридор сверкал великолепием. Белые панели стен, подвесной потолок, никелированные поручни, яркие светильники, ковровые дорожки. Но во всем этом богатстве сквозила бездушная холодность.
– Прямо какие-то владения Снежной королевы вы себе тут устроили. В последний раз, когда я сюда заглядывал, все выглядело скромнее. Наверное, ваше начальство через ремонт деньги отмывает. Чем дороже смета, тем больший откат.
Клим говорил, пытаясь расшевелить Тамару. Журналистку буквально парализовал страх – боялась, что их остановят, задержат, арестуют. А надо было, чтобы она вела себя непринужденно.
Белкину на студии знала «каждая собака», но платка, очков и яркой помады вполне хватало, чтобы ее теперь не замечали. К тому же среди сотрудниц, особенно из технических отделов, хватало женщин, которые пытались подражать популярной телеведущей во внешности: красились, стриглись, одевались «под нее». Так что по дороге к лифту повстречались одна за одной три «Тамары Белкины».
– Гендиректор сидит на пятом, но лифт там останавливается только если приложить к кнопке специальную «электронную таблетку», – прошептала телеведущая.
Если бы не яркая помада, ее бы губы были синего цвета, так она волновалась.
– Когда все уляжется, организуй конкурс двойников Тамары Белкиной, по типу конкурса двойников Элвиса Пресли. Раз не останавливается на пятом, поедем этажом выше, – Бондарев пропустил журналистку в лифт. – Правила противопожарной безопасности действуют по всей стране.
Створки кабины сошлись, чуть слышно загудел подъемник.
Стеклянная дверь перед лестницей, ведущей с шестого этажа на «начальственный» – пятый, издевательски подмигивала красной лампочкой электронного сканера. Мол, если у тебя нет карточки с допуском, то и ходить тебе сюда незачем, звони секретарше, записывайся на прием к гендиректору, посчитают нужным, пропустят на следующей неделе.
– Ты все запомнила? Не собьешься? – строго спросил Бондарев. – Второй попытки у нас не будет. Говори убедительно, он должен тебе поверить. Страх -большая сила, чем красота.
Тамара несколько раз глубоко вздохнула, набираясь решимости.
– Так я волновалась только перед первым прямым эфиром, когда должно было решиться, возьмут меня на работу или нет, – призналась она, сорвала с головы косынку, сняла очки и поправила ловким движением волосы, глядя на свое отражение в стекле.
– Вот и сегодня решается твоя карьера. Или очередной взлет, или... Улыбнись так, как ты улыбаешься зрителям.
И это помогло. Белкиной удалось убедить себя, что она видит не стеклянную дверь, а экран студийного монитора. К ней вернулись привычная уверенность и журналистская наглость во взгляде. В конце концов, успех любого телеведущего основан на том, что он способен убедить зрителя, будто знает намного больше, чем говорит с экрана.
– Готова?
Белкина кивнула.
– А теперь мы сделаем вот так – еще один урок разведшколы для домохозяек. – Бондарев разбил зажигалкой стекло на пожарном сигнализаторе и вдавил кнопку.
По огромному зданию разнесся звук тревожной сирены. Лифты остановились один за одним. Белкина прислушивалась, но электронный замок на стеклянной двери пока не подавал признаков жизни: она дернула дверь на себя, та не открывалась. Сирена продолжала надрываться.
– Ты же говорил... – в отчаянии вырвалось у Тамары.
Клим пожал плечами:
– Должно было сработать. Все блокировки при пожарной тревоге обычно отменяются. Начальству незачем сгорать на работе заживо. Но, кажется, тут другие правила.
* * *
Останкинская телебашня гордо подпирала столичное небо, словно всем своим видом пыталась убедить мельтешивших у ее подножия москвичей и гостей столицы, что, не будь ее, небосвод уже давно бы обрушился, погребя под собой многомиллионный город.
Гендиректор государственного телеканала в последние дни старался не покидать кабинет – Владимир Петрович хоть и понимал, что, если потребуется, его разыщут в любом месте, но панически боялся пропустить звонок самого главного телефона – правительственной связи, было в нем что-то мистическое. В кабинете за бурные пятнадцать лет менялись хозяева. Владимир Петрович был уже пятым по счету. И каждый начинал свое правление с ремонта и смены мебели, но никому из титанов телеиндустрии не было под силу сменить две вещи, передававшиеся по наследству: старый телефонный аппарат без диска и пейзаж с Останкинской башней за окном.
Аппарат предательски молчал – дни напролет. Никто не спешил сообщить гендиректору о том, кто же заменит главу государства. А сам он о таких вещах и думать боялся. Однако ему казалось, что именно ему, одному из немногих, волей случая посвященных в страшную тайну, первому и сообщат о преемнике.
Подозрительность разъедала душу гендиректора. В любом, даже самом невинном разговоре он теперь прислушивался к интонациям собеседника, присматривался к жестам, пытался разгадать тайный смысл покашливаний и пауз. Ему чудилось, что его проверяют, не сболтнул ли кому, не выдал ли тайное, строго засекреченное знание. А потому он и избегал теперь необязательных встреч, вздрагивал от каждого телефонного звонка, доносившегося из приемной. И даже ровный голос секретарши, сообщавшей звонившему, что Владимир Петрович занят и ответить не может, его не успокаивал.
С того самого злополучного дня, когда зазвучала четвертая дорожка на кассете, в приемной на пятом этаже дежурил вооруженный охранник, присланный неулыбчивым функционером ФСО. То ли самого гендиректора охранял, то ли следил за ним. Когда руководитель канала приезжал на службу, он уже сидел на кожаном диване, уходил – еще сидел.
«Скорее бы все это прояснилось, – в который раз молитвенно повторил про себя гендиректор, глядя на телефонный аппарат без диска. – Отзовись, дай знак».
И тут взвыла сирена. Владимира Петровича буквально подбросило в кресле, он выбежал из кабинета в приемную. Секретарша испуганно смотрела на него.
