— Надеюсь, больше вы ничего от меня не скрываете?
— Больше ничего.
— В таком случае мы едем к вам в офис. Я думаю, что сейчас
как раз время.
Ратушинский взглянул на него, но не тронулся с места.
— Что еще произошло? — спросил Дронго, глядя на хозяина
дома.
— Я решил отстранить Юлию от ее служебных обязанностей, —
сообщил Борис Алексеевич, глядя в некую точку перед собой.
— Почему?
— У меня есть подозрения. Сначала документы, потом это
убийство.
— Вы могли рассказать о своих подозрениях следователю
прокуратуры
— Нет, не мог. И вы прекрасно знаете почему. Не хватает еще
посвящать его в мои деда. Я и так опозорен публикациями этих документов
Лисичкиным. И еще убийство на мою голову. Нет, я не хочу посвящать следователя
в свои дела.
— Тем не менее, Юлию вы отстранили от работы,
— Пока да. Мне нужно все проверить и убедиться самому. Я не
стал увольнять ее, а перевел в отдел зарубежных связей. Там как раз не было
психолога. В зарплате она не потеряет.
— Вы ей сами сказали об этом?
— Нет. Я попросил нашего вице-президента сообщить ей о моем
решении. Думаю, она все поймет правильно и не обидится.
— А если обидится? Ратушинский нахмурился.
— Так будет лучше, — упрямо сказал он.
— Я думал, вы сильнее, — покачал головой Дронго.
— В каком смысле?
— Вы сами не могли объявить ей о своем решении? Боялись
скандала?
— Ничего я не боялся. Просто решил, что будет лучше, если ей
об этом скажет наш вице-президент. Он занимается кадрами. И она раньше работала
у него, была его секретаршей…
— И его любовницей, — добавил Дронго. Борис Алексеевич
ослабил узел галстука, снял очки, протер стекла и, не надевая очков, задумчиво
произнес:
— Значит, она вам все рассказала.
— Не уверен, что все, — возразил Дронго, но кое-что успела.
— О моих с ней отношениях тоже?
— Я об этом ее не спрашивал, слукавил Дронго, не желая
выдавать молодую женщину.
— Напрасно, — надел очки Ратушинский.
— Мы были с ней близки. Несколько раз. Надеюсь, она не
рассказала вам всех подробностей…
— Вы хотите сообщить мне какие-нибудь детали?
— Нет. За исключением того обстоятельства, что она сама
перешла ко мне от нашего вице-президента…
Дронго молчал, позволяя ему высказаться.
— В общем, она всегда знала, чего хочет, продолжал Борис
Алексеевич, поэтому ушла от вице-президента, узнав о его предполагаемой
женитьбе. До этого она явно строила свои планы в расчете на его холостяцкую
квартиру.
— И перешла к вам, зная, что вы женаты?
— Да. И тем не менее, перешла. Однажды я вернулся в офис
довольно поздно, часов в семь, после обеда с венграми. Они привезли свою
знаменитую настойку, и мы несколько перебрали. В общем, как обычно бывает…
Посидели, выпили, поговорили. А в офисе у меня остались важные бумаги, которые
я должен был подписать. Пришлось вернуться в свой кабинет. А Юлия осталась меня
ждать. Сейчас я думаю, что специально осталась, хотя могла оставить бумаги
дежурному. В общем, знаете как это бывает…
Я вошел навеселе, начал шутить. Она подошла ко мне с
документами, и я почувствовал аромат ее духов. Довольно смутно помню как все
получилось. Кажется, я шутливо ткнул ее в плечо. В общем, мы неожиданно
оказались на полу. Об остальном вы, конечно догадываетесь…
— Неужели вы об этом потом пожалели?
— Что? — он поправил очки и улыбнулся.
— Конечно нет! Наоборот, даже обрадовался. У нее большие
потенциальные возможности. Несколько раз мы встречались. Но я чувствовал, что
не слишком много для нее значу. Вернее, ей было интересно узнавать новости о
наших планах, перспективах, мои суждения о партнерах и сотрудниках фирмы. Есть
такие женщины… Мелочи вроде подарков и разных знаков внимания их не прельщают.
Им нужны более весомые доказательства собственной значимости. И собственной
власти. Ей хотелось быть больше чем секретаршей. Наверное, одним из ее прежних
воплощений была мадам Помпадур, — пошутил он. Ей хотелось быть явной
«фавориткой короля», а меня такое положение дел не устраивало.
— И поэтому вы расстались?
— Не только. В одну из встреч она потребовала… В общем, я
стараюсь предохраняться. В мои годы смешно подцепить какую-нибудь глупую
болезнь. Но ей это явно не нравилось. Она требовала, чтобы я отказался от
подобных методов. Вы меня понимаете? А я боялся, что она хочет совсем другого.
В общем, я перестал с ней встречаться и думаю, что сделал правильно. Хотя
отношения у нас оставались хорошими. До вчерашнего дня.
— Не думаю, что вы поступили правильно, — сказал Дронго.
— Поэтому вы боитесь появляться у себя в офисе?
— Я ничего не боюсь, — вспыхнул Борис Алексеевич.
— Но сегодня она соберет свои вещи и перейдет в другой
отдел. В другое здание.
— Вы еще много раз будете с ней видеться, — возразил Дронго.
— Ее будут вызывать как свидетеля в прокуратуру, и,
возможно, вам предстоит очная ставка.
— Придется встречаться, — кивнул Ратушинский. В конце
концов, я не утверждаю, что то сделала именно она.
— Все понятно. В офис мы с вами не поедем, и хотя я не
одобряю ваших кадровых перемещений, тем не менее, пытаюсь понять ваши мотивы.
Мне нужно поговорить с Майей Александровной.
— Исключено, — нахмурился Борис Алексеевич. Она себя очень
плохо чувствует.
— Мне кажется, что вы не хотите, чтобы я проводил
расследование, — сказал Дронго. Вы все время пытаетесь мне мешать.
— Хочу, — упрямо сказал Ратушинский.
— Если это Юлия, я сотру ее в порошок.
— А если нет?
— Не знаю. Я всю ночь не спал, думал. Уж не знаю, на кого
грешить…
— Вы разрешите мне вечером приехать к вам на дачу?
— Только не сегодня. Вечером у нас будут сотрудники
прокуратуры и милиции. Они будут проводить осмотр помещения и беседовать с
Майей Александровной.
— Вы только, что сказали, что она не может разговаривать.
— Действительно, не может, — кивнул Ратушинский.
— Но вам я могу отказать, а им нет.
