— Вы хорошо знаете детективную литературу, — сказал Дронго.
— Это вас удивляет?
— Отчасти. Обычно женщины предпочитают литературу другого
плана.
— Это смотря какие женщины, — возразила Майя Александровна.
— А вы знаете, что детективы любит читать баронесса Тэтчер?
— Не знал, — признался Дронго. Неужели и вы любите их
читать?
— Дело в том, что я писала научную работу на тему
«Психология образов в детективной литературе». Поэтому мне было интересно
встретиться и поговорить именно с вами. Что вы будете пить?
— Минеральную воду без газа, — вопросил Дронго.
— И только? — удивилась она.
— Можно еще апельсиновый сок, — добавил Дронго.
Она подняла правую бровь, но больше ничего не спросила. И
посмотрела на Вейдеманиса.
— Вам тоже сок?
— Яблочный, — невозмутимо кивнул Эдгар.
Майя Александровна поднялась с дивана
— Очевидно, вы не пьете на работе, улыбнулась она.
— Это ваше право, господа. Надеюсь, что вечером вы будете
более раскованны. С этими словами она вышла из гостиной.
— Странно, — неожиданно раздался голос Вейдеманиса. Что
может связывать таких людей, как Ратушинский и хозяйка дома? Тебе не кажется,
что они разные люди?
— Иногда крайности сходятся, — задумчиво ответил Дронго.
— Хотя, я думаю, ты прав. Мне тоже интересно, какие качества
она в нем нашла.
Хозяйка дома вернулась вместе с немолодой женщиной. Та
внесла на подносе заказанные напитки. Дронго, взяв два стакана, поставил их на
столик.
— Звонил Борис Алексеевич, — сообщила хозяйка дома, называя
мужа по имени и отчеству, он скоро приедет.
— Может, мы пока поговорим с вами? — предложил Дронго.
— Конечно, — согласилась она. Любопытно, что именно вас
интересует хотя не думаю, что смогу вам чем-то помочь.
— Почему же.
— Я знаю, зачем вы здесь, — пояснила она, и знаю, почему
Борис Алексеевич искал вас, надеясь, что вы ему поможете. Он обычно ничего не
скрывает от меня.
— Тогда вы можете подсказать нам, кого можно подозревать.
Как вы думаете, каким образом документы могли оказаться у постороннего
человека?
— Не знаю. Мне кажется, что произошла какая-то ошибка. — Она
нахмурилась.
— Дело в том, что в доме никого не было. Мы отпустили нашу
прислугу и остались одни. В этот день у нас были моя подруга с мужем, сестра
Бориса Алексеевича со своим супругом и секретарь моего мужа. Больше никого.
Подозревать кого-то из них мне кажется не совсем правильным. Возможно,
документы исчезли не из нашей квартиры. Но в любом случае неприятно, что
документы оказались у этого Лисичкина, который опубликовал их со своими
комментариями. Не очень честными комментариями…
— Тем не менее, ваш супруг настаивает, что документы исчезли
именно из его кабинета, — напомнил Дронго.
— Да, — согласилась она. Но не исключено, что кто-то чужой
сумел побывать в его кабинете в наше отсутствие.
— У вас в доме есть охрана, — возразил Дронго, и чужой,
который сумел бы к вам проникнуть, наверняка взял бы нечто более существенное.
Я не был в вашем доме, но не сомневаюсь, что в квартире есть вещи более ценные,
чем эти документы.
Она промолчала.
— Вы всегда так беседуете? — осведомилась она. — Не могу
понять, когда вы шутите, а когда говорите серьезно.
Я стараюсь говорить серьезно о несерьезных вещах и
несерьезно о серьезных, — пошутил Дронго.
— Но разве я был не прав?
— Правы, — ответила она,
— я об этом долго думала. Но тогда нужно согласиться, что
кто - то из наших близких — предатель. А это очень неприятно. И больно, —
добавила она после паузы.
— И тем не менее документы были опубликованы, — напомнил
Дронго. — Каким-то образом они попали к журналисту.
— Мы тоже об этом думали, — нахмурилась Майя Александровна.
— Мне кажется, что это был рок. Журналист получил документы неправедным путем и
сам себя наказал. Я человек неверующий, но иногда можно поверить в некий рок,
который так страшно наказывает. Журналист погиб, и я думаю, что мы теперь
никогда не узнаем, кто передал ему документы.
— Всегда можно определить конкретного исполнителя, если
известны все подозреваемые, — возразил Дронго. Это как математическая задача с
одним неизвестным.
— С одним? — быстро переспросила она. Понять человека,
которого ты знаешь, бывает очень сложно, а прочувствовать и понять незнакомых
людей почти невозможно. В вашей математической задаче может быть любая
погрешность. Здесь не одно неизвестное, а по меньшей мере шесть неизвестных. Из
семи. Я не считаю, разумеется, самого Бориса Алексеевича, который вряд ли стал
бы красть документы из собственного кабинета.
— Вы обсуждали с ним эту проблему?
Она удивленно взглянула на Дронго. Посмотрела на молчавшего
Вейдеманиса и несколько неуверенно пробормотала:
— Это было бы ненормально, если бы семье не говорили о такой
пропаже. Конечно, мы обсуждали это с Борисом Алексеевичем. Ему было очень
неприятно, что такое случилось в нашем доме. Как и мне. Но мы никого не
подозреваем. В тот день с нами были только самые близкие друзья. Самые близкие
люди, — подчеркнула она. — И мы не имеем права кого - то подозревать. Мы
решили, что Борис Алексеевич забыл, что не приносил документы домой или унес их
вместе с другими на работу.
Лицо Эдгара казалось невозмутимым, но Дронго знал, что его
друг нервничает, так как заметил, что тот несколько раз моргнул.
— Он тоже так решил? — переспросил Дронго.
— Мне кажется, да. Во всяком случае, мы с ним больше не
возвращались к этому вопросу. И я очень удивилась, когда он сказал мне, что
собирается обратиться за помощью к вам. Мне казалось, что после смерти
журналиста вопрос был закрыт. Я думаю, что внезапная смерть Лисичкина вызвала у
него подозрение, и он решил проверить все еще раз. Я с ним согласилась.
— Он мог поговорить с журналистом до его смерти и попытаться
выяснить, кто передал документы, — предположил Дронго.
— Ну что вы, — хозяйка даже чуть усмехнулась. — Неужели вы
думаете, что Борис Алексеевич способен на такую низость — перекупить у журналиста
имя предателя. Недостойно и грязно. Нет, нет. Он не мог об этом даже подумать.
Вейдеманис моргнул еще несколько раз.
— Было бы правильнее попытаться узнать у журналиста, как к
нему попали документы, — возразил Дронго. — Наверное, я бы так и поступил.
