Курт подумал, что библиотекарь правильно говорит по-немецки. Это было знаком высокой культуры – старый библиотекарь Бонье, знавший несколько языков. А что, если вот так взять и открыться ему? Тем более что дочь Бонье в застенках гестапо.
Но Мейер сдержал себя. Из-за суровых законов конспирации он не открылся викарию и настоятелю собора Парижской Богоматери, а ведь знал, что подземелья собора имеют выход в парижские катакомбы. Сдержал Курт себя и сейчас, хоть испытывал симпатию к библиотекарю.
В голове Курта Мейера уже созрел другой, куда более остроумный план.
На площадь Денфер-Рошеро опускались сумерки. Багровые лучи солнца освещали древние камни. Курт Мейер остановился и огляделся. Он шел в нужную сторону. При нем были всесильные документы штандартенфюрера СС, и все-таки сейчас ему нужно было, чтобы его не заметили. Он остановился и достал сигарету. Закуривая, огляделся. На него никто не смотрел, и вообще в этом месте было мало прохожих.
Курт решительно выбросил спичку и свернул в переулок.
Неподалеку Мейер увидел сооружение вроде бункера, имевшее маленькую дверцу. Он знал, что в мирные времена здесь располагался вход в музей, катакомбы посещались туристическими экскурсиями. Сейчас здесь стоял немецкий пост.
Место было безлюдное. Поэтому два солдата засуетились, увидев человека в гражданском костюме, который неспешной походкой приближался к ним.
Когда он приблизился, один из солдат снял с плеча карабин.
– Документы! – рявкнул второй постовой.
Курт задержал на нем взгляд. Из-под каски солдата виднелась узкая челюсть, припухлые губы юноши и огромные глаза.
Он вздохнул и спокойно полез во внутренний карман пиджака. Напарник постового в это время сделал шаг назад и передернул затвор карабина.
Мейер достал удостоверение и протянул солдату. Тот, сжав зубы, принял документ.
– Господин штандартенфюрер! – испуганным голосом произнес постовой. – Вы один… и в таком месте?
– А какое это место? – Курт беспечно оглянулся.
– Ну, внизу находятся бандиты… Мы охраняем вход в катакомбы…
– И что же? – насмешливо продолжал Мейер.
– Приближаться ко входу в катакомбы запрещено под страхом смерти… Уже о том, что вас видели здесь, я буду вынужден доложить начальнику немецкой военной полиции господину генерал-майору Обергу…
– Ваше имя, солдат? – отеческим тоном осведомился Мейер.
– Ефрейтор Кленке, – вытянулся во фронт постовой.
– Ефрейтор Кленке! – торжественно продолжил Курт. – Имею честь предъявить вам второй документ. – Он снова полез в карман и вынул документ, где за подписью Гиммлера содержалось разрешение пребывать в любом месте.
Солдат принял жалобный вид. Чувствовалось, он не знает, как поступить.
– Так вот, мой дорогой Кленке, – произнес Курт заботливо, принимая документ назад. – О том, что вы меня здесь видели, вы можете доложить только лично рейхсфюреру СС господину Генриху Гиммлеру, и то, если только он вас об этом лично спросит. Вы поняли меня?
Ефрейтор стоял не шелохнувшись.
– Так что молчите, ефрейтор, и сторожите вход, – насмешливо произнес Курт. – Смотрите, чтобы сюда не проникали бандиты из так называемого Сопротивления…
На стене подземной галереи весело плясало световое пятно. Курт Мейер шел по подземелью и почему-то отсчитывал шаги. Досчитав до сотни, сбился, начал снова и скоро вовсе бросил. История с постовыми кончилась тем, что он забрал у начальника смены, которого вызвал ефрейтор Кленке, ключ от двери, и отпер катакомбы. Затем приказал хорошенько сторожить их снаружи и забрал ключи с собой.
Теперь в одной руке он держал фонарь, в другой – план, торопливо перерисованный в библиотеке.
В одном месте капли падали с потолка, их звук напоминал удары часов. Мейер остановился. Направился дальше.
Чуть дальше галерея раздваивалась. Курт снова сверился с планом. Похоже, он выбрал удачный вариант. Это место было обозначено.
Ход, который вел к собору, направлялся влево. Земля стала уходить вниз, и Курт счел это верным признаком – эта часть галереи должна была пройти под Сеной.
Внезапно Курт пришел к выводу, что немцы – олухи. Он даже улыбнулся. Под Сеной можно было вполне заложить мину и затопить катакомбы. Но улыбка пропала, ему стало страшно. Слава богу, что они до этого не додумались. Он ускорил шаг…
Наконец ход пошел наверх. Мейер несколько раз направлял фонарь на потолок, мокрых мест больше не было. Сена осталась позади, сейчас Мейер находился под островом Ситэ.
В одном месте он увидел ответвление и старые, вырубленные в породе ступени, но не стал смотреть, что там такое. Пройдя еще несколько десятков метров вперед, Курт обнаружил разветвление ходов и решил вернуться.
Ступени могли вести в собор, выход в крипту мог находиться в другом месте, но не имело смысла искать это место наверняка. Он вернулся к выступу стены.
Здесь Курт Мейер достал портрет, написанный художником Клодом, и аккуратно установил его на выступе. Внимательно осмотрел рамку, подсвечивая себе фонарем. Если по этому коридору пойдут люди – а в этом Курт нимало не сомневался, – они непременно заметят картину.
Курт Мейер еще раз осмотрел картину и отправился в обратный путь.
Чтобы попасть в квартиру викария, пришлось пройти по темным и узким дворам. Спутники не уставали подтрунивать над викарием, но тот оставался невозмутим.
Наконец они остановились перед дверью.
Викарий жил один. Гости разбрелись по небольшой квартире, которая была обставлена довольно неряшливо. В углу все увидели огромный старинный комод и заинтересовались. Викарий, приняв смущенный вид, попросил не приближаться. После всех закономерных вопросов, которые последовали за этим, он перевел разговор на другую тему.
– У вас чисто, – сказала девушка.
Квартира в самом деле была довольно чиста. В натертом полу отражались лучи заходящего солнца.
– Господин викарий, – волнуясь, произнес Никольский. – Признайтесь, вы завели здесь молодую уборщицу?
Все рассмеялись. Викарий что-то лепетал в свое оправдание.
Накрыли стол в маленькой кухне. Пьяноватый хозяин квартиры сел спиной к окну, объяснив, что если соседи увидят его в окне, то не удивятся. С двух сторон стола, друг напротив друга, расположились радистка Адель и Серафим Никольский. Жорж Лерне сидел лицом к окну, бледный, молчаливый.
Расставили бокалы и наполнили их вином, которое было куплено по дороге. Жорж Лерне позволил налить себе на самое донышко. Никольский, напротив, налил до краев. Новый знакомый быстро вошел в компанию, проявлял неуемное веселье. Масла в огонь добавила история жизни Никольского, впечатлившая всех. Понравилась и история побега из-под расстрела.
