– Да какая ж контрабанда?! Это шарики надувные для детишек! – елейным тоном ответила базарница. – Скоро 8 Марта, вот я и решила – пусть ребятня мам порадует. А то позабыли совсем, что такое праздники… – она горестно вздохнула.
Капитан недоверчиво отодвинул цветные упаковки и гаркнул:
– Петренко!
В кабинет вошел сержант из наряда.
– Давай-ка найди пяток человек лет двадцати пяти, – обратился к нему капитан, – скажешь, на часок-другой, для опознания. А вы, граждане, подождите пока в коридоре. Можно оправиться и покурить. Туалет на улице, сразу за нашим зданием, – и милиционер снова уткнулся в бумаги.
– Новый какой-то капитан, – дружески сообщила торговка, оказавшись на улице и жадно закурив папиросу. – Не видала раньше его. Наверное, из тыловых погнали. То-то два часа протокол составлял! Это ж у меня весь день насмарку пойдет. Чего я за час наторгую?
Однако парочка ее разглагольствований не поддержала и в разговор не вступила. Солдат и женщина молча отошли в сторонку и тихо стали что-то обсуждать между собой.
Через час всех троих снова вызвали в кабинет на опознание. Процедура проходила как обычно, с той лишь разницей, что в небольшое помещение предполагаемых преступников посадили не скопом, а вводили по одному. Но это никак не сбило с толку ни торговку, ни спутницу солдата. Они одновременно указали на одного и того же человека.
Капитан поблагодарил всех мужчин за помощь и отпустил их.
– А вас, – снова обратился он к троице, – попрошу задержаться еще на часик.
Торговка было возмутилась: мол, что это такое! Шесть часов из-за какой-то ерунды сидим, и еще велят тут торчать! У ней товар пропадает, и свои права – тоже имеются! В конце концов, она не преступник, чтобы сидеть здесь целый день.
В ответ милиционеры пообещали, что, начиная с завтрашнего дня, они обратят особое внимание на ее базарную деятельность, и торговка прикусила язык.
Уже начало смеркаться, когда на ступеньках появился вполне довольный капитан.
– Товарищи! – радостно сообщил он. – Преступник во всем сознался. Извините, что продержал вас дольше положенного. Думал, может, очная ставка потребуется. Ошибся. – Милиционер извиняюще улыбнулся. – Вы, гражданочка, свободны, – он кивком отпустил торговку. – Спасибо за помощь. Еще раз извиняюсь от лица органов внутренних дел. Где найти вас для вызова в суд – мы знаем. А вот с вами как быть? Где вас разыскивать? – капитан озабоченно глянул на демобилизованного и его спутницу.
– А зачем в суд-то? – напоследок поинтересовалась торговка.
– Свидетельствовать, – коротко ответил капитан и снова вопросительно уставился на парочку.
– Не знаю, – вяло пожал плечами солдат. – Нет у нас пока никакого адреса.
– А где остановились?
– Да пока нигде.
– Могу пристроить по знакомству! – вставила спекулянтка. Она все еще не уходила, с любопытством дожидаясь конца разговора.
– Давай-давай, топай! – цыкнул на нее капитан и снова обратился к демобилизованному: – Вы из города съезжать не собираетесь?
– Пока нет.
– Вы вот что, для начала пройдемте ко мне в кабинет, посмотрите, все ли в вашем чемоданишке на месте. А как где-нибудь обустроитесь – обязательно дайте мне знать. Желательно в течение недели-полутора.
– Заметано, – согласился солдат.
Вещи в чемодане оказались нетронутыми, все было цело – и кукла, и несколько банок тушенки, и массивный трофейный портсигар, и такая же массивная плоская фляжка. Подмахнув какую-то бумажку, мужчина и женщина вырвались наконец на долгожданную свободу и зашагали вдоль ограды опустевшей к этому часу «толкучки».
– Так вляпаться, черт бы побрал эту бабу! – сквозь зубы тихо ругался демобилизованный, быстро удаляясь от отделения милиции. – Засветились, как последние идиоты! Хорошо хоть, что в чемодане не соизволили покопаться тщательнее. Нашли бы передатчики, и поехали бы мы с тобой на Колыму…
– Ничего, – поспешала за ним женщина. – С их волокитой раньше, чем через неделю, до суда дело никак не дойдет. А через неделю здесь не будет ни суда, ни Мурманского порта, ни нас с тобой!
Глава 20
– Мне совершенно безразлично ваше отношение к вермахту. Меня мало интересует ваше отношение к Германии, к Гитлеру, к войне и ко всему остальному, – Лени Рифеншталь выступала перед массовкой. Статистов построили ровным четырехугольником вокруг грузовика, с которого и вещала неповторимая Лени во всей своей красе. Большинство, если не все, присутствующих видели ее впервые, поэтому рыбаки и крестьяне открыто любовались женщиной-режиссером, живописно разинув рты.
– Сейчас меня не интересует ничего, кроме будущей кинокартины, – продолжала внушать фройляйн Рифеншталь норвежско-германскому воинству. – И вы – ее составная часть. Главная часть! – Солдаты воодушевленно загудели. – Я хочу, чтобы каждый из вас это четко понял и уяснил себе еще одну вещь: от вас, вашего желания и умения зависит, как скоро закончатся съемки и вас развезут по домам! Далее. Что касается съемок, – продолжала Лени. – Все, кто стоит здесь, разбиты на группы. За каждой из них закреплен свой бригадир. Я прошу вас: слушать только его команды, не переходить из своей группы в другую и не проявлять никакой самостоятельности! Разрывы гранат и снарядов, конечно, не настоящие, бутафорские, но, тем не менее, могут сильно опалить лицо или руки. Кроме того, когда начнет смеркаться, для полноты ощущения реальности боя офицеры из дивизии «Викинг» будут стрелять настоящими трассирующими патронами. И я не хотела бы, чтобы кто-то из вас пострадал по недомыслию или нерасторопности!
Толпа статистов одобрительно загудела.
– Всем все понятно? – спросила Рифеншталь и, не дожидаясь неуместных вопросов, скомандовала: – Массовка, по местам! Всем приготовиться к съемке! Эпизод восьмой: полевое сражение! Кадр пятьдесят третий! Оператор – подойдите ко мне!
Зазвучали зычные команды бригадиров, и массовка, разбившись на небольшие группы, двинулась на исходные позиции. Лени меж тем спустилась с борта грузовика, опустившись в объятия галантного штандартенфюрера.
– Спасибо, Курт! – ласково поблагодарила офицера фройляйн Рифеншталь, слегка пощекотав щеку военного своими чудными локонами.
– Репетиции будут сложные, – сказала она подбежавшему оператору. – Давайте попробуем снять сразу. Если не получится, тогда будем готовить сцену. И, пожалуйста, проверьте свет. Я заметила, что у нас то и дело случаются с ним перебои.
– Это из-за разности напряжений, – пояснил оператор. – Осветители сказали, что питание протянули от нескольких разных источников, вот оно и скачет…
– Сделайте так, – холодно приказала Лени, – чтобы во время съемок оно никуда не скакало! – и в сопровождении штандартенфюрера направилась к своему рабочему месту.
Батальную сцену предполагалось снимать одновременно восемью камерами, расположенными в разных местах площадки. Находиться у каждой из них и контролировать процесс Лени физически не могла. Картинку она полностью отдала на откуп операторской группе, а сама, словно Наполеон, заняла господствующую над всей панорамой предстоящей битвы высотку.
