Маслову повезло. Он не видел, как брали его друзей. В беспамятстве, в бреду, его крутило и ломало то от жара, то от холода. Ермолович ничего не мог поделать. У самой воды, с ножом в руке, он стоял почти в положении приседа. Перебрасывая НРС из руки в руку, он плотоядно смотрел на окруживших его странных людей и ждал нападения.
Выстрел из ножа повалил насмерть одного из врагов, еще один корчился в агонии от удара в сердце. Но теперь Ермолович был окружен, и минуты его были сочтены.
На высотке, где Баскаков организовал наблюдение, уже давно кипела борьба. Около десяти странно одетых рослых, сильных мужчин пытались одолеть сержанта и связиста разведгруппы. Но делом это оказалось непростым. Разведчики, как и Ермолович внизу, стояли пригнувшись, спина к спине, и не подпускали никого ближе чем на два метра. Так же как и санинструктор, они по разу выстрелили и сейчас готовы были к последней схватке. Вокруг них корчились от боли, умирая, несколько человек в простых домотканых одеждах. Но даже имея огнестрельное оружие, те, что оставались живыми и здоровыми, не спешили его использовать.
— Что за херня, Мамай?.. — шептал через плечо Баскаков. — Кто эти клоуны?!
Три минуты назад он оторвался от бинокля, растер уставшие глаза и сполз на метр вниз, чтобы закурить. Но не успел щелкнуть зажигалкой, как сверху на него кто-то рухнул. Ошеломленный, он вскочил, чтобы врезать одуревшему от ожидания Мамаеву под дых, как вдруг увидел перед собой странное существо. Для разведчика в поиске на территории Чечни есть три категории людей — свои, чужие и гражданские, которые могут оказаться как своими, так и чужими. Все остальные двуногие — до тех пор, пока не будет установлена принадлежность к какой-то из трех упомянутых категорий, — просто существа. Дело прошлое, в бригаде один сержант, накурившись, видел архангела Михаила о двух крылах. Тот спикировал, попросил сержанта подвинуться, взял косяк из его руки, дернул разок и, сопя, спросил: «Ну как дела, горемыка?» Поскольку стрелять в архангела было как-то неприлично, сержант просто ткнул святому явлению кулаком в нос. И в тот же момент дежурный по части капитан Ясликов, держась за лицо и страшно матерясь, велел арестовать сержанта и отправить на «губу».
Баскаков траву не курил, алкоголь презирал, был чемпионом Москвы по боксу, но Чечня — территория аномальная, тут можно утром упасть от солнечного удара, а вечером подхватить ангину. А утром следующего дня не помнить ни о первом, ни о втором. Поэтому, когда перед Баскаковым возник упавший на него с курчавой рыжей бородой, как у Александра Невского, здоровый мужик лет тридцати, он первым делом схватился за оружие, рассудив так: «Если померещилось, автомат можно будет и положить; а если нет, тогда можно будет валить всех чужих, а также похожих на них гражданских».
Но автомат был выбит у него из рук, а чтобы у сержанта уже не было никаких сомнений в том, что его атаковали, славяноликий великан врезал ему кулаком промеж бровей с такой силой, что Баскаков упал на спину. Но одетому в белые просторные брюки и такую же рубаху с глубоким вырезом на груди великану не было известно, что ударов таких за свою жизнь Баскаков получал сотни. Вскочив, сержант тут же переломил великана ударом ноги и, подпрыгнув сверху, добавил локтем.
И в этот момент с бруствера, откуда он вел наблюдение, посыпались еще трое или четверо.
— Ермола, Мамай, в ружье!.. — прокричал Баскаков, выхватывая из ножен НРС.
Выстрелом он завалил того, что стоял прямо перед ним. На груди русобородого расплылось красное пятно, он прохрипел по-русски:
— Прими душу мою грешную, Господи!.. — и завалился на бок.
Чтобы не оказаться спиной над самым водопадом, Баскаков несколько раз резанул лезвием воздух перед лицами неизвестных и вскочил на камень справа. Потом отпрыгнул в сторону и оказался на земле. Но этим он только загнал себя в группу одетых, как пахари, мужчин.
Он слышал мгновением ранее выстрел «этажом» ниже. А потом еще один. Грохот патрона калибром 7,62 миллиметра трудно спутать с хлопком патрона 5,45. Это значило для Баскакова, что отработали ножи Ермоловича и Мамаева. А это в свою очередь означало, что странно одетые люди так же, как и ему, не позволили использовать автоматы и другим.
Через мгновение за спиной сержанта раздался шум осыпи — кто-то взбирался на высотку над водопадом. Баскаков обернулся, чтобы встретить его ножом, но увидел лицо Мамаева. Из носа связиста текла кровь, взгляд был взбешенного человека.
— Баскаков, их там семеро! Они Ермолу окружили! Гранаты есть?!
Кто-то из нападавших, что окружили сержанта, бросился после этих слов к разведчикам, но Баскаков достал его ножом. Наотмашь, вскользь.
— В рот тебе дышло, окаянный!.. — разразился бранью мужик в рубище, зажимая чуть порезанное плечо.
И когда сержант и связист встали, прижавшись спинами, Баскаков выпалил в азарте:
— Что за херня, Мамай?.. Кто эти клоуны?!
— Бросьте ножи! — скомандовал им тот, что был постарше, хотя из-за бород определить возраст было крайне затруднительно. Но голос, глубокий, властный, выдавал в говорящем лидера. — Если вы убьете больше, чем сможете родить, ваши жизни не имеют никакого смысла!
— Чего он сказал? — выдавил оглушенный услышанным Мамаев. — Я не понял, что он сказал!
— Он говорит, что мы родить кого-то должны! — повторил, одной рукой рисуя восьмерки перед врагами, а второй вытирая пот с лица, перевел Баскаков. — Ну, ты!.. — крикнул он в лицо старшему. — Иди сюда, я тебе кесарево сечение сделаю!..
— Баскаков, те таблетки, которые нам полчаса назад Ермола скормил, это точно витамины?!
Баскаков уже ни в чем не был уверен.
— Скажи, кого ты видишь?! — прокричал он, двигаясь одновременно с Мамаевым по кругу и не давая возможности стоящим вне этого круга напасть неожиданно.
— Амбалов!
— Они в портках и рубахах, с бородами и дубинами?!
— Да!
— Я Ермоле руки оторву!
В этом не было необходимости. Под ними, под лавой ледяной воды, четверо неизвестных, истекая кровью, валили на камни и вязали санинструктора. Глухо матерясь и не понимая, зачем его вяжут, а раненых осторожно поднимают, Ермолович извивался всем телом и бил врага головой. Его нож, как и остальное оружие у водопада, перекочевало в руки напавших. И теперь единственный очаг сопротивления находился только наверху, где бились за свои жизни Баскаков и Мамаев.
— Кто вы такие? — роняя крупные капли пота с лица, бросил сержант.
— Мы — русские! — был ответ.
— Вы — русские?! И вы напали на своих?! — Баскаков воспользовался этой ложью и своим возмущением лишь для того, чтобы выпрямиться, заставить сделать то же самое стоявшего перед ним молодого бородача, а потом молниеносным выпадом поразить его в бок ножом и снова принять боевую стойку.
— Остановитесь, иначе мы отымем ваши жизни! — призвал старший. — Остановитесь, Богом прошу!
