– Ну, тут попроще будет… – и, взмахнув рукой, он вонзил в столешницу два ножа.
Взяв один, Стольников улыбнулся.
– Кажется, кто-то из конвоиров протащил в крытку чей-то подарок. Татарин, держи!
Айдаров на лету поймал нож за рукоятку, осмотрел. Нож был самодельный, но сделал его мастер, любящий свое дело. Лезвие – из легированной стали, таким можно бумагу на лету резать. Рукоять – из множества склеенных и обточенных на станке кусков холстины.
Второй нож капитан отдал Ключникову.
– Меня это на мысль навело, – пробормотал он, сидя на стуле и глядя на пустую пока дорожку, ведущую от здания тюрьмы. – Если сюда можно протащить неуставной нож, тогда, наверное, можно протащить и что-то другое? А раз так, то и на волю можно вытащить что-то, что запрещено, верно? Ждан, бывали случаи проноса предметов из тюрьмы и в тюрьму?
– Бывали, конечно. Но все это пресекалось.
– Да, конечно, – улыбнулся Саша. – Значит, носят часто. Просто ловят не всегда.
– А что тебя смущает в этом? Всегда конвой таскает в зоны что-то нужное зэкам и вытаскивает что-то, что нужно конвою. Так было всегда на зонах и всегда будет.
– Раз так, – Стольников поднял взгляд на Ждана, – то не такая уж это и секретная тюрьма, верно, полковник? И где гарантия, что малява из чьих-то рук не проскользнула через все кордоны в руки тем, кому предназначалась?
– Ну а в данном-то случае тебя что смущает?!
– Ничего. Просто факт констатировал. В свете появления в «Мираже» группы активистов во главе с Ириной Зубовой. Такое впечатление, что их ждали, нет?..
Видя, что Ждан задумался, Саша бросил взгляд на монитор и напрягся.
– Внимание.
Бойцы заняли свои места.
На экране было видно, как из здания вышел бандит, а за ним, точно привязанные, спешили двое. Все трое держали автоматы в положении «на ремень».
«Если на вышке часового он уже сменил, то направляются они напрямки сюда. Если нет, то пойдут к вышке».
Пришлось ждать еще целую минуту: начальник караула повел парочку к вышке. Когда часовой спустился, его место занял один из тех, что явился с начальником караула. Отстоявший смену присоединился к группе.
– Все, – поставил точку Стольников. – Через минуту они войдут. Двое после смены, уставшие, старший тоже нагулялся. Реакции не ждите. Но убирать всех нужно быстро и снова без шума. Тогда в нашем распоряжении будет целых два часа.
Он не сводил глаз с монитора.
– Если никто не захочет связаться с начальником караула по рации. Если же кто-то на связь выйдет – тогда не более двадцати минут… Все готовы?..
Клацнули замки на дверях, ведущих в караульное помещение. Оставалась последняя дверь…
Стольников сидел за столом, смотрел на нее из-под бровей и думал о том, что прошло одиннадцать лет, а ничто не изменилось. Даже привычка добивать. Ничего…
И клацнул замок на двери в двух метрах от него…
Глава 6
Резван Хараев относился к той породе полярно настроенных к жизни людей, которым нужно миллион, и сразу, либо ничего, но уже через час – два миллиона, и еще быстрее, чем сразу. О таких в блатном и ментовском мире говорят «отмороженные», и это определение тридцатилетнему чеченцу подходило лучше всего. Он никогда не появлялся в городе без пистолета за поясом и гранаты в кармане, хотя человеку его положения («короновали» его в «Крестах», двое таких же, «пиковых») находиться в таком состоянии, как милитаристический угар, вроде бы и ни к чему. Тем не менее факт остается фактом, и Резван Хараев по кличке Руслан Шалинский ездил по городу вооруженный. Было это в середине девяностых, в славном городе Москве, когда слово «авизо» означало однозначно криминал и кровь лилась Тереком.
К концу 95-го, незадолго до начала Первой чеченской кампании, его уже четырежды задерживали, при понятых изымали из карманов несвойственные нормальному человеку предметы, и на следующий день выпускали на волю по постановлению районных судов. То, что на языке правоохранительных органов называется «незаконным ношением, хранением и транспортировкой оружия», по представлению беспристрастного правосудия города Москвы называлось «недоказанностью». Всякий раз в судебных процессах выяснялось, что Хараев становился жертвой стечения обстоятельств, как то: ехал сдавать найденное на дороге оружие в милицию или оказывался потерпевшим при производстве милицейской провокации.
Родом он был из города Шали, чем и было предопределено его первое прозвище: Шалинский. Но краснословы из столицы окрестили его в этой связи Шаолинским, да так и повелось Хараеву быть связанным с монастырем, о котором он имел весьма смутное представление. В далеком девяностом шестнадцатилетний Хараев становится чемпионом СССР среди юниоров по вольной борьбе в категории, именуемой у боксеров категорией «мухи». В девяносто первом, за несколько месяцев до несчастного случая, произошедшего со страной, – чемпионом Европы. Далее след юркого горца потерялся и всплыл лишь в девяносто пятом, под Ачхой-Мартаном. Там чемпион Европы в группе из четырех человек организовал отъем крупной денежной суммы у бизнесмена, занимающегося углеводородами, и первый раз «въехал» в зону. Однако уже через полгода случилось непредвиденное, Чечня стала стрелять в сторону Москвы, а Москва в сторону Чечни, и Хараев выбрался из следственного изолятора.
Однако ненависть к правосудию и всему, что с ним связано, Хараев, несмотря на милое к нему расположение, сохранил и приумножил. Тяга к организаторской деятельности и участие в ней в качестве лидера у Хараева были развиты на уровне подсознания. Очень скоро Чеченский Хорек, как стали именовать его командиры федеральных подразделений, проявил себя в селениях, куда федеральные силы еще не добрались. Бандой, уже полностью подконтрольной Дудаеву, численностью в сто человек, он входил в села и вырезал все русское население. Кишки хозяев домов наматывались на заборы домов, и это означало, что мужчин во дворе нет. В эти дома заходили чеченцы, насиловали русских женщин, вспарывали им животы, стариков добивали прикладами, да и детей, кстати, тоже. Этими своими отважными действиями Хараев добился расположения Дудаева и вскоре стал полевым командиром отряда численностью около пятисот человек.
В послужном списке его, длинном, как приговор, значились и уничтожение отряда сыктывкарского ОМОНа (с отрезанием голов пленным), и нападения на блокпосты внутренних войск, и геноцид русского населения.
Однако судьбе было угодно сыграть с ним злую шутку. Устав от бесконечных боев и решив подлечить раненную в одном из боев руку, отправился Хараев в Москву, из которой когда-то бежал. Вскоре федералы стали гнуть на Кавказе свое, и стало ясно, что возвращаться нет смысла. Но война продолжалась, и Резвану Хараеву надлежало быть главным эмиссаром террористической организации «Кавказ» здесь, в Москве. Потянулось: участие в подготовке теракта в «Норд-Осте», участие взрыва в метро в 2010-м… Сорокатрехлетний бывший полевой командир Хараев был невидим, он просто тянул ниточки, заставляя войну продолжаться.
