– Это не азербайджанцы.
– Неважно!
– Не веди себя как ребенок. Я не приглашаю тебя на службу. Я прошу тебя о личном, – проговорил Зубов.
– О личном? С каких пор правительственные дела стали вашими личными?
– Речь о моей дочери.
Стольников оторвал взгляд от стекла и уставился на генерала.
– У вас есть дочь?
– Ты хотел спросить, какие у меня в этой связи проблемы?
– В общем, да, – согласился Стольников.
Из-за прилавка вышел турок и рукой показал на столик, стоящий в углу аптеки. В помещении было прохладно, работал кондиционер, на улице была нестерпимая жара. Видимо, догадавшись, что русским есть о чем поговорить, хозяин предложил делать это с удобством. Нужно было отплатить за гостеприимство, и Саша вынул из кармана деньги.
– Обезболивающего, пару шприцев, борную кислоту и салфетки, – и протянул двадцать евро. – Сдачи не надо.
Турок переусердствовал в благодарности: через минуту к столику поднесли чай в тоненьких, тонкостенных стаканчиках.
– Чечня сильно изменилась за время твоего отсутствия.
– Да я знаю, – с досадой, что вынужден отказывать человеку, которому обязан, ответил капитан. – Грозный-сити, лимузины, бразильцы играют на стадионе, Ван Дамм на дне рождения у Кадырова. Трудно поверить, что одиннадцать лет назад вместо этого был только битый кирпич.
– Я о другой Чечне… – и Зубов посмотрел на Стольникова.
– Я пытаюсь о ней забыть.
– Нельзя забыть то, что стало частью тебя.
Саша не стал возражать.
– Тебе интересно, что сейчас там, что связывается лабиринтом с этим миром? – Зубов прищурился. – Больше нет ни завода по переработке керия, ни крепости со средневековыми жителями.
– Понятно, – усмехнулся Стольников. – Все необыкновенное, что оказывается в руках Российского правительства, сразу утрачивает свою необыкновенность. И что там теперь? Пустырь?
– Нет, тюрьма.
Стольников расхохотался. Теперь в голос. На лице генерала не дрогнул ни один мускул.
– Господи, – заговорил Саша, – есть что-то, что Кремль не способен превратить в тюрьму?!
Зубов бросил на стол десять долларов и поднялся:
– Прости, что побеспокоил. Я ошибся.
Подумав, Стольников догнал его у входа.
– Я совсем одичал в этой жизни. Нервы ни к черту.
– Если ты хочешь помочь мне, то нервы тебе придется лечить.
Они вернулись за столик, турок принес рахат-лукум. Саша подумал, способны ли русские аптекари на это в качестве благодарности за покупку пары шприцев и решил, что нервы у него действительно ни к черту, если он об этом думает.
– В Чечне, в которой ты однажды побывал, в Другой Чечне, построена тюрьма. Она действует уже три года. Там отбывают наказание те, для которых смертная казнь – смягчение режима.
На лице капитана появилось выражение, которое заставило Зубова излагать более понятно.
– «Черный лебедь» и ей подобные тюрьмы для пожизненного лишения свободы для простых людей являются конечной точкой жесткости, которое способно проявить государство после моратория на смертную казнь, – сказал он, вынув сигареты и со вздохом снова убрав. – Если ты смотришь телевизор, то знаешь, что каждый день на Кавказе, то в Ингушетии, то в Дагестане, ликвидируют банды. Три, пять человек…
– Простите, я не понимаю, какое отношение к этому имеет ваша дочь.
– Ты совсем разучился слушать, – заметил Зубов.
– Слушать я еще не совсем разучился, товарищ генерал. Я совсем разучился разговаривать.
– Научишься.
– Если захочу помочь вам?
– Точно.
– И что с теми боевиками?
– На самом деле погибают при ликвидации не все. Из пяти – два, из трех – один. Остальные оказываются в этой самой тюрьме. «Черный лебедь» – официальное заведение, там по душам с бандитом не поговоришь… Правозащитные организации, адвокаты, родственники…
– Пока не догоняю.
– Тебе придется это сделать…
– …если я хочу вам помочь.
– Верно. Что может быть лучше, чем спрятать место заключения убийц, насильников и тому подобных зверей и работать с ними подальше от глаз людских? Как-то нужно получать информацию, верно? Пытались в колониях особого режима, но едва не получилось как на Гуантанамо. Просочилась информация о допросах с пристрастием, едва удалось замять скандал… И вдруг кто-то вспомнил о Другой Чечне.
Саше очень хотелось курить. Все, что говорил Зубов, он понимал, но относился к этому с осторожностью. С одной стороны, было непонятно, как боевой генерал стал тюремщиком, с другой стороны, Стольников многое упустил в этой жизни, скрываясь и избегая лишней информации. Быть может, спустя одиннадцать лет это и есть единственный способ борьбы с терроризмом?..
– С керием было покончено, – продолжал Зубов. – Образец, что ты мне передал, находится в надежном месте. Это так, гарантии моего будущего спокойствия. Не хочется на закате лет умирать от отравления или еще какой-нибудь нелепой шутки ФСБ. Керий есть теперь и у правительства, но его до поры никто и никогда не применит. Он способен изменить мир до неузнаваемости, а это не входит в интересы России. Однако такая территория пустовать не может. И тогда было принято решение обустроить там место содержания для особо опасных преступников, как место работы с ними. Строго говоря, это просто серпентарий. Гадов различных пород изолировали от окружающей среды, изучают, дезактивируют, изучают собранный у них яд… Я пока понятно объясняю?
– Пока – да.
– До некоторых пор информация о «Мираже», как называется ныне тюрьма в Другой Чечне, была абсолютно секретна. Больше нет пещерки, через которую проникают в тоннель. Теперь на ее месте стоит здание за высокими стенами, и попасть туда не в состоянии сам Кадыров. Ходят слухи, что это здание – атомная электростанция. Мы их не опровергаем. Фактически же на поверхности торчит дом, внутри которого химическая лаборатория. Эту информацию мы тоже не опровергаем, давая простор публике для фантазий.
– А персонал?
– Персонал думает, что это и есть химическая лаборатория федерального значения. Пришлось развернуть там НИИ химического анализа и пригласить на высокооплачиваемую работу специалистов. Они работают, живут в городке у НИИ, который охраняется не так усиленно, как сам НИИ, и туда доступ разрешен, хотя и режимный. На самом же деле все это прикрытие. В этот НИИ доставляются утратившие человеческий облик звери со всей страны, чтобы быть доставленными в «Мираж».
Стольников откинулся на спинку стула.
– Я не буду сильно нетерпелив, если еще раз спрошу, при чем тут ваша дочь?
