Навстречу джипам катили пять бронетранспортеров в сопровождении танка. Разминулись без приветственных сигналов, без того, чтобы хотя бы махнуть рукой. Это были те люди и их техника, которых сняли с места, чтобы освободить его для Уэллера.
А дальше пейзаж словно вымер, только за горизонтом в стороне Неджефа пара дымных столбов тянулась к небу. Капитан сверился с картой, подстраховавшись приборчиком космического наведения, на экране которого высветились точная долгота и широта.
– Еще три мили к северу, – сказал он водителю и обернулся.
В заднем стекле можно было рассмотреть только очертания прицепа с оборудованием, запасом топлива, воды. Дальше простиралось пылевое облако, накрывшее и следующий автомобиль, и машину разграждения.
– Сворачиваем, – сказал Уэллер, лишь только заметил вдалеке три одиноко стоявшие пальмы.
Только теперь он точно сориентировался, вспомнил здешние места, где побывал во времена правления Саддама под видом одного из инспекторов ООН. Если верить карте, висевшей на стене у полковника, то дальше лежала одна только пустыня, но капитан точно знал, что это не так. Спутниковый мониторинг еще во времена первой войны в Заливе засек возведение под Неджефом каких-то то ли хранилищ, то ли ангаров. Настораживало то, что рядом с ними по ночам прокладывали широкую бетонную полосу из плит, а к утру возведенный участок исправно засыпали песком. Во время инспекции Уэллер с бригадой инспекторов наведался в это место. Иракцы пытались убедить международную проверку, что пустующие склады предназначены для минеральных удобрений, а о бетонке рядом с ними даже не вспоминали. Капитан не стал тогда настаивать на том, чтобы докопаться до бетона, просто в одну из ночей проверил, есть ли он под песком.
– Приехали.
Джипы остановились у невысокого склада, возведенного из сборного железобетона. Одна створка ворот косо висела, вторая валялась на земле. Внутри ничего, кроме нанесенного ветром песка, не было.
– Все машины, кроме инженерной, загнать вовнутрь.
Капитан дождался, пока морпехи установят под стеной склада палатки, развернут радиостанцию. Вскоре у входа в склад работала портативная электростанция. Томас Уэллер поставил на раскладной стол ноутбук, ввел пароль. Получив доступ к файлу, вывел изображение на экран. Морпех, отвечавший за машину разграждения, склонился над компьютером.
– Это наша территория, вот склад, где мы находимся, – показывал капитан, – это все видимая часть, но есть и скрытая. – Он щелкнул мышкой по желтой пунктирной линии, высветилась залитая желтым полоса. – Бетон под песком. Слой не более двух футов. Надо расчистить его за два дня.
Морпех согласно кивнул:
– Можно управиться и раньше.
– Если понадобится, мы можем вызвать и другую машину.
– Нет. Хватит и одной.
Уже были выставлены посты, радист наладил связь, но капитан не стал пользоваться рацией. Сжимая в руке трубку спутникового телефона, он стоял в тени склада.
– Мы на месте. Тебя пропустят. Ты где? – Капитан прислушался к близким выстрелам, звучавшим из наушника.
– В Неджефе. Журналистам по обе стороны сейчас море работы. – Абонент говорил по-английски, но с сильным восточным акцентом.
– Омар, приезжай, есть выгодное предложение. Не забывай ссылаться на меня, и дорога до блокпоста на восточном выезде для тебя будет открыта.
– Я проберусь куда угодно и без твоей помощи. Жди. До встречи.
Связь прервалась.
– Едем, – скомандовал капитан Уэллер.
* * *
Современная война, особенно в городе, странная штука. Она мало чем напоминает военные действия прошлых десятилетий. Нападающие нередко заранее оповещают об объектах, по которым будет нанесен удар. В город пропускают конвои с гуманитарными грузами. Продолжают работать сотовые телефоны, портативные рации. Конечно, технически несложно врубить глушилки, какие ставят в больших концертных залах, чтобы телефоны не трезвонили во время представления. Но пусть лучше противник имеет возможность связи, из перехваченных разговоров можно многое узнать.
Залегшие вокруг богатого особняка на окраине Неджефа американские солдаты методично обстреливали окна, время от времени давая оборонявшимся иракцам поднять головы и открыть ответный огонь. Все происходило с восточной неторопливостью. Зачем спешить, идти на штурм, если понятно, что боеприпасы и вода у засевших в особняке повстанцев рано или поздно кончатся. Пусть на это уйдет день, два, но они неминуемо сдадутся. То, что обороняются не фанатики, было ясно. В одном из окон замелькал белый флаг, надетый на блестящую от солнца палку швабры. Выстрелы тут же стихли. И только в наступившей тишине стало слышно, что звонит телефон в кармане командира взвода.
– Да, Омар! – Сержант держал трубку у самого уха. – Не слышал. А вот теперь я тебя даже вижу.
– Мне надо покинуть дом. – В окне стоял в полный рост жизнерадостный араб, он держал возле уха телефонную трубку, неискренняя восточная улыбка плавала на его сытом лице.
Уже через пару минут он спустился с крыльца, держа в руке зачехленную телекамеру с надписью арабской вязью и логотипом компании «Аль Джазира». Лишь только он миновал позицию американцев, перестрелка возобновилась. Омар вскинул камеру на плечо и, хоть в этом не было необходимости, пригнувшись, побежал по улице, снимая залегших американцев. Добежав до роскошной старой пальмы у перекрестка, прижался к ней плечом и перевел объектив на особняк, в окнах которого мелькали вспышки выстрелов.
– Снято, – сам себе сказал Омар, опуская камеру.
Он знал, что очередной видеосюжет у него готов. На экране телевизора получится все, как он задумал. Сперва будут перебежки по комнатам, коридорам полутемного особняка, мелькнут выбоины от пуль на стене, боевики, затаившиеся в простенках, американский танк за окном. Потом замелькают ступеньки, плиты дорожки, и вот наконец журналист, якобы прорвавшись через огонь американцев, уже покажет их со спины, когда те обстреливают дом. Оставалось только придумать короткий душещипательный текст, и желательно в двух вариантах. Один, предназначенный для западных телеканалов, второй для родной «Аль Джазиры». Омар вздохнул – на сочинение текста времени не оставалось, надо было ехать. Его старенький «Лендровер», выкрашенный белой краской, преспокойно дожидался владельца на тротуаре под кирпичным забором. От повстанцев и солдат коалиции его надежно охраняла не сигнализация, а таблички за лобовым и задним стеклами с надписью «Пресса» – по-английски и по-арабски. Журналистов уважали обе воюющие стороны.
Омар прицепил к антенне флаг с названием телекомпании, теперь передвигаться по городу можно было вполне безопасно. Ему ничего не угрожало, если не считать шальных пуль, неточно брошенных бомб, заплутавших ракет, начиненных взрывчаткой машин… но это плата за работу на войне. Просто так деньги не платят даже журналистам.
Араб не торопясь завел двигатель и медленно покатил в восточный сектор, туда, где у него была назначена встреча. Особняки центральной части города сменились глинобитными хибарами. Детишки стаей увязались за машиной, и Омару пришлось поехать быстрее. Один из мальчишек нагнулся, подхватил с земли камень и только хотел запустить им в машину, как его приятель, постарше, дал ему подзатыльник и указал на полощущийся на антенне флаг. Мол, не трогай, свои едут. Арабский тележурналист умудрялся быть «своим» для всех, по обе стороны фронта.
