Голдин отчаянно замахал руками, вырываясь. Наконец его голова и плечи с шумным всплеском показались на поверхности. Какая-то железяка торчала поодаль. Он ухватился за нее, часто и неровно дыша, посмотрел наверх. Над ним вздымалась ржавая корма теплохода, а железяка оказалась рулевой плоскостью. Где-то на берегу слышались крики, гул автомобилей, но вскоре все стихло. Голдин поплыл было к берегу, но тут же метнулся обратно и спрятался за металлической пластиной руля – совсем рядом взвыла машина. Хлопнули дверцы, Голдин услышал стук каблуков по металлу палубы, обрывки реплик. Насколько он мог понять, речь шла о каком-то трупе. Кремера? Возможно. Ведь Голдин стрелял в него за секунду до удара, стрелял прицельно, с небольшого расстояния, и промахнуться вряд ли мог. Но, может быть, у них и о другом речь…
Спешить, пока некоторые из них на теплоходе, а другие разбираются с боевиками! Голдин поплыл к берегу, стараясь производить как можно меньше шума, воспользовавшись моментом, когда луна прикрылась облаком и на минуту наступила полная темнота. На четвереньках выбравшись на берег, он бросился бежать по песку к ближайшим зарослям. Он успел как раз вовремя: луна вышла, стали отчетливо видны фигуры людей. Не близко, но… Голдин без сил свалился на землю, задыхаясь. Анестезирующее действие шока и холодной воды проходило. Изуродованное ударом лицо болело так, будто его резали сотни бритвенных лезвий. В голове каждую секунду происходил бесшумный ядерный взрыв со всеми сопутствующими световыми эффектами. Нос, кажется, сломан… Хорошо еще, глаза уцелели.
Надо убираться как можно скорее, сейчас они снова начнут обыскивать окрестности. Легко сказать – убираться… Как, на чем? Ладно, до шоссе… Но пешком далеко не уйдешь, а машина если и проедет в глухой час, вряд ли остановится, учитывая внешний вид голосующего… Но надо попытаться, это единственный шанс. Только не голосовать, а…
Голдин доковылял до шоссе и лег на обочине лицом вверх так, чтобы его могли увидеть в свете фар, но ни в коем случае не задели бы колесом. Первая машина с ревом промчалась мимо, вторая – тяжелый грузовик – остановилась, скрипнув тормозами.
– Эй, дядя, ты чего? – крикнул из открытого окна шофер, молодой парень. – Дядя! Ты живой?
Шофер спрыгнул на дорогу, подошел и наклонился над лежащим. В тот же миг Голдин схватил его за отвороты куртки, резко дернул вниз с одновременным откатом вправо. Парень ударился головой об асфальт и остался недвижимо лежать. Голдину некогда было проверять, жив ли он, да и не было интереса к этому вопросу. Он втащил парня в кабину, впрыгнул сам и вдавил акселератор.
Он гнал грузовик вдоль берега к Москве, к городу, где не осталось для него безопасного места. Но был один человек, который на данном этапе мог помочь ему – вернее, учитывая обстоятельства, не мог не помочь. Доктор Данилевич, талантливый хирург, которого Голдин некогда вытащил из неприятной истории с наркотиками и придерживал в резерве.
Данилевич жил на окраине. Голдин утопил грузовик не так далеко от его дома и дошел пешком. Он постучал условным стуком – три раза подряд и три через паузы. Ждать пришлось минуты две, прежде чем заспанный Данилевич отворил.
– О господи! – всплеснул он руками. – Олег Сергеевич, что с вами?!
– Играл в пинг-понг, – буркнул Голдин, проходя в комнату. – Что вы стоите, делайте что-нибудь!
Хирург уже мыл руки и через минуту хлопотал над разбитым лицом Голдина, накладывая швы и гипс на сломанный нос. Голдин морщился от боли.
– Доктор, вам не придется заниматься пластической хирургией, – невесело пошутил он. – И так меня никто не узнает.
Закончив операцию, врач поставил перед Голдиным бутылку водки – сам он, как большинство наркоманов, не употреблял спиртного.
– Что все-таки случилось? – спросил он.
Голдин усмехнулся:
– Произошел небольшой эксцесс… в результате коего вы видите то, что видите. Ну, вам-то опасаться нечего, о вас никто ничего не знает. У меня кое-что кое-где припрятано, так что вы получите деньги, только подождите несколько дней. Пока я смогу выйти в город, чтобы добраться до них…
Данилевич кивнул. Голдин налил полстакана водки и залпом выпил, проигнорировав предложенную в качестве закуски ветчину.
– Так я поживу у вас с недельку? – заключил он.
Но раны заживали медленно, и прошло значительно больше недели, прежде чем Голдин смог действовать.
41
Был первый день осени, и мир вокруг еще совсем не изменился. Все так же зеленели деревья, так же щебетали птицы в густой листве. Но он будет меняться. Станут желтыми и красными листья, потемнеет ярко-синее небо, падут на землю тяжелые капли осенних дождей. Мир будет меняться до тех пор, пока не наступит долгая холодная зима.
Кремер и Горецкий неторопливо шли по аллее парка. Задумчиво постукивая сухой веточкой по ладони, Кремер слушал полковника.
– Я не прошу у тебя немедленного ответа, – говорил Горецкий в завершение своей развернутой речи, – прошу только подумать…
– То же самое, – произнес Кремер, – Шведов предлагал мне еще в Хабаровске. Работу в «управлении М»… Тогда я ответил ему «нет»…
– И что он сказал?
– «Никогда не говорите „никогда“».
Горецкий чуть улыбнулся.
– Понятно… – тут же он снова стал серьезным. – Но видишь ли, Андрей…
– Что?
– Не найден ни труп Голдина, ни он сам.
– Это мне известно.
– И тот грузовик в воде, с мертвым водителем… Нет ни свидетелей, ни прямых доказательств, но обстоятельства…
– Я понимаю.
– И тебе не хочется принять участие в последнем акте драмы?
– Последнем ли? – Кремер вздохнул. – Стас, этому конца не будет…
– Не будет, если ты станешь сотрудником «управления М». Если ты примешь решение сегодня, то уже через час, после несложных формальностей…
– Да, – покачал головой Кремер, – ты грамотно ведешь вербовочную кампанию…
– Подумай, Андрей. Кстати, как я понимаю, с деньгами у тебя не густо…
– Я неплохо получаю в киногруппе.
– Но ведь съемки заканчиваются. Или ты решил податься в профессиональные каскадеры?
– Староват уже, – улыбнулся Кремер.
– Я вот к чему. Это независимо от того, какое решение ты примешь… На твое имя открыт небольшой счет… Из особого фонда управления. Миллионов там, конечно, нет, но…
– Души покупаете?
– Душу можешь оставить себе, – сказал Горецкий и посмотрел на часы. – О… Заговорился я тут с тобой, а у меня еще дела… Посиди тут на лавочке, подумай…
– Да нет, с меня хватит свежего воздуха на сегодня… Подбросишь меня до дома?
– Посиди на лавочке… Вон на той, – настойчиво повторил Горецкий.
