Поручик ощущал острое желание, почти необходимость разрядиться, выхлестнуть свою злость на кого или что бы то ни было. Может быть, именно это яростное чувство помогало поручику, сознававшему, что шансов на спасение практически нет, все-таки упрямо бороться со стихией. Он как пушинку ворочал тяжелый румпель, проявлял чудеса ловкости, ухитрялся в последний момент поставить фелюгу носом к набегающей волне. И — вот чудеса! — суденышко поручика головоломным зигзагом, но все ж таки приближалось к берегу.
Фелюгу швыряло немилосердно, ветер и волны встряхивали ее, как кошка попавшую в зубы мышь. Бортовая качка, грозящая вот-вот перевернуть утлую скорлупку, осложнялась качкой килевой, настолько сильной, что перо руля то и дело выскакивало из воды.
Бестемьянов и двое молодых казаков продолжали изо всех сил налегать на весла. Дергунцов лежал на груде своего кинематографического барахла и бормотал что-то себе под нос, он, вероятно, был настолько обеспокоен сохранностью камеры и пленок, что в отчаянной борьбе за спасение фелюги не участвовал, хоть от исхода борьбы напрямую зависела его жизнь.
«Ich… am grabesrande stehen… Gott bewahr!» — расслышал Голицын то, что бормотал оператор, и автоматически перевел с немецкого: «Я… на краю могилы… Господи, спаси!»
«Молится он, что ли? — мелькнула у поручика мгновенная мысль. — Но почему по-немецки?»
Развития эта мысль не получила: поручику стало не до молитв Дергунцова, хоть бы тот на китайском к Господу обращался. Появилась реальная возможность спастись: берег был уже не более чем в десятке сажен от пляшущей на волнах фелюги, Сергей хорошо различал белые пенные буруны около прибрежных скал. Для Голицына время словно бы остановилось.
— Табань! — изо всех сил крикнул Сергей гребцам, поняв, что счет пошел уже на мгновения. Фелюга стала терять ход. — Суши весла!
Теперь лишь бы удалось верно направить лодку, проскочить в узкий проход между скалами. Ну, еще чуть-чуть, и мы в дамках!
Не удалось. В последний, решающий момент неодолимая сила вырвала румпель из рук Голицына, фелюга резко вильнула носом вправо, одновременно подставляя борт прибойной волне и врезаясь в скалу. Раздался треск ломающегося дерева…
Сергей вынырнул, отфыркнулся, поднялся над водой. Здесь она доходила ему лишь до груди, но удары волн все время пытались сбить поручика с ног. Он быстро огляделся: где его товарищи? Двое молодых казаков помогали Бестемьянову преодолеть полосу прибоя, выбраться на берег. Там уже лежала разбитая фелюга с дырой в днище около носа: очевидно, ее выбросило на прибрежную гальку особо высокой волной. А где же Дергунцов?!
Вот он: голова оператора мелькнула саженях в трех и скрылась под кипящей водой. Там прибрежный склон уже резко уходил вниз, там начиналась глубина, там на ноги не встанешь.
Ни секунды не раздумывая, чисто рефлекторно — ведь на его глазах погибал человек! — поручик рванулся вперед, к Дергунцову, рука которого на миг появилась над водой. Действовал мощный подсознательный посыл: человек попал в беду, он сейчас утонет. Нужно спасти несчастного! Хотя бы попытаться.
Голицын вцепился в обмякшее тело оператора, резко оттолкнулся ногами от дна. Скорее вверх, вдохнуть воздуха! С берега на помощь поручику уже торопились двое молодых станичников.
Головы Сергея и корреспондента показались над водой, но в то же мгновение их накрыло высокой прибойной волной.
…Рассвет не торопился. Томительно медленно, капля за каплей, ночная чернота истончалась, становилась все прозрачнее. И вдруг восточная сторона неба как-то сразу, мгновенно вспыхнула розоватым сиянием. Край солнечного диска всплыл над горизонтом, высветив глубокую, холодную, как озерная вода, синеву над головой. Восточная Анатолия вступала в новый день.
22
Генералы Юденич и Огановский вместе с офицерами свиты стояли на берегу озера Ван и с грустью смотрели на мертвые тела. Трупы троих казаков, десятью часами ранее отправившихся под командованием поручика Голицына в разведывательно-диверсионный рейд, доставили на русский берег армянские рыбаки, жители одного из прибрежных селений. Тела выбросило прибоем на прибрежную отмель, прямо к стоящим на приколе рыбачьим лодкам. По форменной одежде и характерной славянской внешности армяне опознали в утопленниках русских солдат.
— Вах, молодые какие, — с жалостью сказал старший из рыбаков, кряжистый седой армянин, знавший русский язык. — Зачем в озеро ночью ходили? Совсем нельзя было ходить, ветер ночью был, волна ночью была, совсем плохо ночью было! Ай, начальники, совсем беда большая!
С гор тянуло слабым ветерком. Озеро Ван, переливающееся в свете утреннего солнца всеми оттенками лазури и бирюзы, тихо плескалось слабенькой волной, и очень трудно было представить тот ужас, который творился совсем недавно у противоположного берега.
Русские офицеры подавленно молчали: что тут скажешь? Троих утопленников прибило к берегу в одном месте, а скольких в других местах? А сколько нашли вечный покой на холодном дне озера? Да выжил ли хоть кто-нибудь из команды Голицына? Поди проверь…
Быстро поняв, кто здесь главный, старый рыбак со слезами в голосе обратился к генералу Юденичу:
— У нас тоже совсем беда, начальник! Вах, совсем несчастье страшное! На той стороне турки лютуют. Христиан убивают. Всех режут, женщин режут, детишек не жалеют. Ай, хуже волков! Кровь льют, как воду. Под корень армян совсем извести хотят. Кто живой остается — в рабство угоняют. Когда наступать будешь, начальник? Одна совсем у армян надежда, что русские от смерти спасут.
Армяно-григорианская церковь значительно отличается от православной, но армяне всегда видели в русских единоверцев, братьев во Христе, и русские отвечали им тем же. Армянское население Восточной Анатолии относилось к русским военным доброжелательно, как к своим единственным защитникам от турецких притеснений, как к тем, кто может спасти от резни.
Юденич чуть заметно пожал плечами, невесело посмотрел на Огановского, который ответил ему столь же невеселым взглядом. Господам генералам нечем было обнадежить седоголового рыбака и его товарищей. Покуда «Большая Берта» не ликвидирована, о наступлении думать не приходилось. Тут как бы отступать не пришлось.
— Государь император помнит о вас и ваших бедах, — сказал Юденич, дипломатично избегая прямого ответа. — Я и все русские воины благодарны вам, друзья, за то, что вы позаботились о наших погибших соратниках.
— Вах! Мы будем ждать и надеяться, — старый армянин низко поклонился.
…Оставшись вдвоем в кабинете Юденича, командующий Кавказской армией и его верный помощник генерал Огановский принялись анализировать сложившуюся ситуацию, которую иначе как критической назвать было нельзя.
В назначенный час поручик Голицын не вышел на связь по беспроволочному телеграфу. В сочетании с тремя мертвыми телами, что доставили на русский берег рыбаки, этот факт наводил на очень печальные предположения. Да еще старый армянин упоминал о шторме у южного берега озера… Что, если весь отряд Голицына погиб?
