Слушая Канкрина, граф Фредерикс лишь печально кивал и сочувственно вздыхал, глядя на Веру Холодную.
Актрисе же чуть не стало дурно, пришлось двум действительным тайным советникам ее успокаивать, а то до обморока могло дойти. Ох уж эти артистические натуры!..
— Боже мой! Ведь это я виновата! Но вы ведь арестуете негодяя и все исправите? И с князем Сергеем ничего страшного не случится?
— Да что вы, голубушка! Не казнитесь вы так, никто вас не обвиняет ни в чем, эти мизерабли кому хочешь голову заморочат. Поймает Александр Георгиевич негодяев, — ласково приговаривал министр. — Все будет хорошо. Я уверен!
Вот все что угодно можно было расслышать в его фразах. Надежду. Сочувствие. Понимание. Но только не уверенность.
— Я был счастлив познакомиться с вами, мадам, — Канкрин почтительно поклонился, поцеловал актрисе руку. — Но сейчас нам пора прощаться. Нас с господином министром Двора ждут неотложные дела. Вас отвезут домой на том же авто. Я прошу вас никому не рассказывать о том, что вы здесь услышали. Вы ведь настоящая патриотка и не захотите принести вред России? Вот и славно, я рассчитываю на ваш ум, скромность и порядочность. И не стоит так тяжело переживать случившееся, все образуется.
…Фредерикс и Канкрин смотрели из окна министерского кабинета, как Вера Холодная садится в черный лимузин графа. Канкрин тяжело вздохнул, повернулся к хозяину кабинета:
— С вами, Владимир Борисович, я лукавить не стану. Дела обстоят донельзя плохо. Я получил от своего сотрудника при штабе Юденича донесение. Голицын отправился в диверсионно-разведывательный рейд в тыл турок. С целью уничтожить их супергаубицу, а попутно попытаться уточнить: все же есть там лагерь наших военнопленных или нет. По моим оперативным данным, лагерь существует. Мало того, похищенный черкесами великий князь, возможно, сидит именно в этом лагере! О результатах рейда Голицына я пока ничего не знаю, следующее донесение из Эрджиша я получу лишь сегодня вечером. Но я не слишком надеюсь на то, что Голицыну удастся разрешить эти сложнейшие задачи. Скорее всего, князя Сергея ждет неудача. Во многом еще потому, что Голицын взял в свой рейд Дергунцова! К тому времени негодяя еще не раскусили, тут мои подчиненные дали маху.
— Ай-ай-ай, — совсем поник Фредерикс. — Предупредить князя Сергея мы не можем… А предатель до сих пор с ним, ставит небось палки в колеса… Если они вообще еще живы.
— Если они погибли — это еще не худший исход дела, — печально отозвался граф Канкрин. — Потому как Дергунцов успел снять наши позиции вокруг Эрджиша с воздуха. И если эти снимки попадут к туркам в руки… Одного не могу понять, почему турки не спешат заявить нам, что великий князь в их руках? Ведь это огромный козырь, который способен изменить положение на турецком фронте. А тут еще и «Большая Берта». У нас же нет ни одного козыря против них.
— Знаете, Александр Георгиевич, я, вопреки здравому смыслу, верю в Голицына, — проникновенно сказал Фредерикс. — Он остался жив. Он что-нибудь придумает!
29
Мальчик-армянин вел отряд Голицына тайными горными тропами. По словам юного проводника выходило, что примерно через час они достигнут поросшего буковым лесом ущелья, из которого хорошо просматривается позиция «Большой Берты».
Настроение у поручика и его людей после того, что они увидели в армянской деревушке, и рассказа мальчика было то еще… Попадись им сейчас турки!
И ведь попались!
Петр Бестемьянов вдруг окликнул поручика:
— Ваше благородие! Смотрите, вон, налево, в распадке! Это ж турки, лопни мои глаза!
Голицын взглянул туда, куда указывал старый унтер. Да, все верно, по прогалине в скалах саженях в двухстах от голицынского отряда двигались две фигуры в турецких шинелях. За спиной одной из фигур виднелась винтовка; даже с такого расстояния Сергей определил, что это немецкая «манлихеровина», такими была вооружена турецкая армия.
Оба молодых станичника тут же оказались рядом с поручиком.
— Дозвольте, ваше благородие, мы их, — казак сделал выразительный жест, точно комара прихлопнул, и снял с плеча карабин, — прямо в магометанский ад отправим, к шайтану шелудивому!
К шайтану? Что ж, туда турецким воякам самая дорога. Расстояние для карабина плевое, два выстрела, и двумя врагами меньше станет. Вот только задача у них другая: им не на отдельных турок охотиться нужно, а «Большую Берту» изничтожить. Кто знает, может быть, поблизости турецкий отряд. Услышат выстрелы, всполошатся… Это может создать дополнительные трудности, которых и так хватает. Что там двое турок, не такая уж завидная добыча, — стоит ли демаскироваться? Если по уму рассудить, то просто не стоило связываться, однако гнев после армянской деревни был еще силен, требовал разрядки.
— Стрелять не стоит, шуму много. А нас мало, — сказал Бестемьянов, словно прочитавший мысли поручика. — Ежели рядом еще какие турки шляются, может неладно обернуться. А вот, к примеру, языка бы взять… Тихо, без стрельбы. Они в нашу сторону идут, сесть в засаду и повязать нехристей. Как вам такая мысль, ваше благородие?
— Хм… Думаешь, расскажут что важное? А если упрутся?
— Это как спрашивать станем. Я сейчас злой, и галантерейного обращения от меня ожидать не приходится.
«Мысль хорошая, — подумал Сергей. — Ведь эти турки могут знать, где расквартированы войска, где стоят секреты, а такие места стоит обходить стороной. Могут знать и то, как организован караул гаубицы и лагеря. Вот только…»
— Куда их потом девать? Тащить с собой? Двое пленных… Мы не можем себе этого позволить, — с сожалением произнес он.
— Как куда? — удивился Бестемьянов и очень выразительно провел ребром ладони по горлу. Молодые казаки одобрительно захмыкали, станичникам явно было по душе такое простое решение.
— Петр Николаевич! — укоризненно сказал Голицын. — Убивать пленных… Чем же мы тогда будем лучше турок?
— Да всем, — уверенно заявил старый унтер. — Нешто мы такое с мирными жителями сотворили бы когда? Но раз вы такой галантный да благородный, можно и по-другому. Я, когда из засады выскочим, одному турку просто горло перережу. Тогда ж он будет еще не пленный, а весь из себя вооруженный вражина. Такого убить не грех, а совсем даже наоборот.
— Ну, ты хитер, Петр Николаевич, — рассмеялся Сергей, подивившись военной смекалке и ушлой изворотливости Бестемьянова. — Вот что значит старый солдат! Принимается. А со вторым что делать? После того, как он нам песенку споет?
— А мы его отпустим. Но сделаем так, чтоб до своих он нескоро добрался. Форму его маленько подправим, чтоб не так сподручно было по горам шастать.
— Это как? — поинтересовался Голицын, предвкушая, что сейчас Бестемьянов вновь предложит что-то оригинальное.
— Просто. Снимем с него сапоги, штаны и исподнее, — невозмутимо пояснил Петр Николаевич. — Шинель оставим, чтобы не замерз, — мы ж не леопарды какие. И чтоб было, чем срам прикрыть. Потом пусть себе идет, болезный. Дойдет босиком до своих — его счастье.
