Голицын отдал команду на привал. Предстояло решить важную задачу: немного сократить отряд, избавиться от балласта. Поручик обратился к Бестемьянову, который с грехом пополам мог объясняться по-армянски:
— Петр Николаевич, поблагодари нашего проводника, скажи ему, что мы взорвем большую турецкую пушку и его отец будет отомщен. А затем спроси его, сможет ли он вывести часть нашего отряда к линии фронта. Когда выведет, перейдет ее вместе с вами, здесь ему больше делать нечего, не в разоренное же село возвращаться: отец убит, мать угнали… А в Эрджише найдется кому позаботиться о мальчугане.
— Ваше благородие, а с кем мальчонке линию фронта переходить? — недоуменно поинтересовался Бестемьянов. — Кого вы хотите с ним отправить?
— А ты не догадался еще? Прежде всего — великого князя. Нечего ему тут делать, чем скорее он окажется за линией фронта, тем лучше. Само собой, тебя: ты же своего соколика одного не отпустишь. Ты пойдешь старшим, я в тебя верю. Дам вам одного из станичников, для усиления. Ты да казак — двое хороших бойцов, от небольшой группы турок, если, упаси господь, нарветесь, вы отбиться сможете. А еще, уж прости меня великодушно, дам я тебе под начало господина Дергунцова. Сам посуди: на кой леший мне здесь это ходячее недоразумение? Проку от него никакого: аппарат испортился, значит, заснять лагерь рядом с пушкой он не сможет. Нет, ты не обижайся, что я тебя на диверсию не беру, я уже понял, что вояка ты замечательный, ты бы мне очень пригодился. Но у тебя задача будет ничуть не менее важная: увести великого князя из-под возможного удара. Представляешь, какой тут переполох начнется, когда мы «Большую Берту» уничтожим? Лучше твоему питомцу в этот момент быть подальше отсюда, а то ведь убьют ненароком. Не стоит искушать судьбу! Все понял?
— Так точно, ваше благородие! Сейчас попробую с мальчонкой переговорить.
Но понял не только Бестемьянов: на беду, разговор поручика со старым унтером услышал великий князь.
Николеньке стало обидно чуть ли не до слез. Да что ж это такое: его за мальчишку принимают, не относятся всерьез, считают балластом, от которого нужно поскорее избавиться, чтоб под ногами не путался! Разве он сдрейфил, когда они со штабс-капитаном лежали за валуном и отстреливались? А позже разве не он застрелил одного из тех турецких солдат, которые угоняли в неволю несчастных армян? Разве он не доказал делом, что может драться? Штабс-капитан видел это своими глазами, пусть подтвердит!
К тому же Николеньке очень не хотелось расставаться с Андреем Левченко: он побывал со старшим братом своей любимой под пулями, а это быстро и надежно сближает людей. Теперь великий князь относился к штабс-капитану как к боевому товарищу. Получается, что тот будет рисковать жизнью, а его, Николая, уведут от греха подальше, чтобы не убили ненароком?! Ну, нет! Не будет этого. Что, поручик за труса его принимает?!
Великий князь ярко представил, как штабс-капитан Левченко, уничтожив вместе с Голицыным и молодым казаком «Большую Берту», со славой возвращается в Петроград. Вот заходит он в гости к своей младшей сестре, и что он Вере расскажет? Как Николенька доблестно в кустах отсиживался и за линию фронта драпал, пока они басурманскую пушку истребляли? То-то героем он предстанет в глазах любимой женщины, прямо пробу ставить негде. Мало ему идиотской истории с похищением, которая так или иначе дойдет до Веры Холодной, мало того, что не он Левченко вытащил из плена, а как раз наоборот, так еще и репутацию никчемного труса у нее заработать?
В его воображении сменяли друг друга очень разные картины и сюжеты, но один из них был особенно по душе великому князю.
Нет, трусливо удирать за линию фронта, когда другие будут геройский подвиг совершать, он не согласен. А вот если он останется с поручиком и штабс-капитаном, если он тоже примет участие в уничтожении «Берты», так совсем другое дело получается! Тогда его побег на фронт становится оправдан, приобретает смысл!
Великий князь подошел к Голицыну и сказал, стараясь, чтобы голос звучал решительно:
— Господин поручик! Я не желаю убегать за линию фронта, когда вы идете на такое важное и рискованное дело. Я остаюсь и буду рисковать с вами. Пусть я совершил глупость, когда сбежал на фронт, но я искуплю ее. Я готов умереть! Даже если вы прикажете мне покинуть отряд, я не подчинюсь. Я желаю драться!
Сергей посмотрел на пылкого юнца с легкой усмешкой и окликнул Левченко, с которым они за этот час успели весьма друг другу понравиться и даже перейти на «ты», эти два офицера сразу же почувствовали, что есть в их характерах нечто сходное.
— Андрей, подойди-ка сюда. Ты с его сиятельством уже имел дело, у вас, как я понял, взаимопонимание наладилось, верно? Будь столь любезен: доходчиво объясни сиятельству, что приказ старшего по званию в армии не обсуждается, а беспрекословно исполняется, даже если означенное сиятельство породнено с императорской фамилией.
— Но я же… Ведь вам понадобится каждый ствол, отряд и так маленький, а если еще мы уйдем? — губы великого князя кривились от горькой обиды. — Неужели я такой же никчемный и бесполезный, как этот Дергунцов?
— В деле, которое нам предстоит, все будет решать не сила, не количество стволов, а хитрость, опыт и воинская сноровка, — снизошел до объяснений Левченко, который был полностью согласен с решением Голицына. — У тебя нет ни того, ни другого, ни третьего. Ни за грош голову сложить — невелико геройство. Так что…
— Ваше благородие! — к ним подошел Бестемьянов. — Мальчонка говорит, что сможет скрытно провести нас к самой линии фронта, часов за десять дойдем.
— Так что без возражений, — закончил штабс-капитан. — Пусть казаки на пальцах кинут, кому идти, а кто с нами останется. И давайте, не теряя времени, уходите вчетвером: казак, вы, ваше сиятельство, ваш дядька и этот, как его… Позвольте, а где же он?!
Поручик, занятый разговором с упрямым великим князем, как-то упустил Дергунцова из виду, да и остальные тоже не присматривали специально за корреспондентом. С какой бы стати за ним присматривать? Один из казаков сказал, что минут пять тому назад Дергунцов отправился в кусты, вроде как по нужде.
Ближние кусты быстренько обшарили. Никаких следов корреспондента, как сквозь землю провалился!
— Та-ак, — изменившимся голосом произнес Сергей. — И что бы это значило?
— Ваше благородие! — обратился к Голицыну один из казаков. — А уж не к туркам ли он перебежать задумал? Аппарат-то он свой выкинул, как вы приказали, а жестянки с пленками так в вещмешке и остались… Кто его знает, что у него на тех пленках?
Тут Голицын припомнил две вещи: то, как на берегу случайно раскрылась цинка с отснятой пленкой, и то, что корреспондент незадолго до их рейда поднимался на аэроплане над Эрджишем. Со съемочным аппаратом, между прочим, поднимался!
В мозгу у Сергея точно молния сверкнула: он связал эти две вещи между собой, а обе вместе — с неожиданным исчезновением Дергунцова. Вот почему Дергунцов так настойчиво просился в рейд: он хотел оказаться возможно ближе к туркам, чтобы, улучив момент, предательски перебежать к врагу!
