Сражаться с мононациональной немецкой армией не в пример тяжелее, чем с австрийской, в которой кого только нет: тут тебе и чехи, и словаки, и мадьяры, и босняки… Много славян, а с русскими они воюют без всякого желания, из-под палки. Те же чехи целыми батальонами в плен сдаются, что легко объяснимо: надоели им Габсбургская монархия и лично престарелый Франц Иосиф хуже горькой редьки. Про румын и говорить нечего, всей Европе известно, что вояки из них аховые.
Если наносить удар на севере, то наступать придется через земли с польским в основном населением. А поляки к русским относятся, мягко говоря, без особой симпатии. Ничего удивительного в этом нет. Вспомним хотя бы, как в конце восемнадцатого века Пруссия, Австрия и Россия трижды делили Польшу и в конце концов разрезали ее «на троих». Екатерину Великую поляки до сей поры иначе как «курвой» не именуют.
Да и польское восстание при Александре II – это тоже… ой-ой-ой! Кровушки с обеих сторон было пролито преизрядно.
А вот на юге нас встретят как освободителей от австрийского гнета, да и на Балканах еще не успели забыть славные страницы Русско-турецкой войны: Плевну, Шипкинский перевал.
Брусилов умел убеждать и настаивать на своем, и вот идут последние приготовления к долгожданному наступлению. В прифронтовой полосе сконцентрированы колоссальные людские массы, по рокадным дорогам передвигаются к месту будущего прорыва резервы пехоты и штурмовой артиллерии, саперные и инженерные войска… Передвижение это происходит скрытно, осторожно, под покровом ночной темноты. И, судя по всему, меры маскировки оказались вполне действенными…
– Я так думаю, Алексей Алексеевич, что австрийцы о наших намерениях не догадываются, – довольным тоном сказал Каледин.
– Ваши слова, Алексей Максимович, да Богу бы в уши. Мне тоже сдается, что мы сумели их обмануть. Если и догадываются, то не верят, что такую оборону можно прорвать. Мы ведь сильно рискуем, оголяя северный фланг фронта: если завязнем, то вашей армии не позавидуешь. – Брусилов вздохнул: он по-особому относился к 8-й армии, еще совсем недавно (года не прошло) Алексей Алексеевич сам командовал ею.
– Рискуем? – переспросил Каледин. – Не без того, но, помнится, Наполеон говорил, что его генералы порой проигрывают сражения потому, что думают, будто войну можно вести без риска. Даст Господь, не завязнем. Это умный, стратегически грамотный и оправданный риск. Только вот не нравится мне появление на ветке Львов – Ковель некоего бронепоезда.
– Это данные аэропланной разведки?
– Да. И никак в голову не возьму, что там этому бронепоезду понадобилось?
…Ординарец Брусилова распахнул перед молодым офицером дверь. Голицын отдал честь, не без гвардейской лихости щелкнул каблуками:
– Ваше высокопревосходительство! Поручик Лейб-гвардии гусарского Его Величества полка Сергей Голицын прибыл в ваше распоряжение!
– Вот и прекрасно, что прибыли, – довольно сказал Брусилов, бегло пролистав документы, переданные ему Голицыным. – Нам очень нужны толковые офицеры, а ваш послужной список впечатляет. Впрочем, я и помимо формуляра слышал о вас весьма лестные отзывы от генералов Юденича и Огановского. Познакомьтесь, поручик, моя правая рука, командующий 8-й армией генерал Алексей Максимович Каледин.
Ни в Брусилове, ни в Каледине не было и тени надменности, высокомерия и той глупой напыщенности, которая свойственна бездарностям и дуракам, случайно занявшим высокое положение.
В ответ на сдержанный поклон поручика Каледин добродушно улыбнулся:
– А я прекрасно помню этого молодца, Алексей Алексеевич! В 1913 году, в сентябре, проходили войсковые маневры на среднем Дону, под Калачом. После маневров, как положено, смотр. Так вот, князь тогда был еще подпоручиком, и когда после смотра пошли соревнования по парфорсу и рубке лозы, он даже моих земляков обставил и взял первый приз – белую черкесскую бурку. Лихой наездник, настоящий гусар, ничего не скажешь! Я рад, поручик, что вы будете служить на нашем фронте.
Алексей Максимович Каледин был уроженцем Дона, происходил из старинного казачьего рода, самозабвенно любил кавалерию и все, с ней связанное, хоть и понимал трезвым умом, что Великая война станет скорее всего лебединой песней этого рода войск.
В комнате послышался резкий неприятный звук: зазуммерил большой черный телефон, стоящий на приставном столике. Генерал Брусилов уделял повышенное внимание современным средствам связи и управления войсками – штаб фронта, штабы всех четырех армий, дивизионные и даже некоторые полковые штабы были связаны единой телефонной сетью.
Брусилов снял громоздкую трубку аппарата:
– Командующий фронтом на проводе. Говорите! Кто? А-а, это вы, полковник. – Брусилов повернулся в сторону Каледина. – Это начальник вашей армейской разведки.
Некоторое время Брусилов сосредоточенно слушал, изредка переспрашивая: командующий был несколько туг на ухо, сказывались последствия давней контузии, полученной под Мукденом.
– Говорите громче, полковник! Утверждает, что бежал из австрийского плена? Как, вы сказали, его фамилия? Щербинин? Так что, вы отправили его сюда, в штаб? На автомобиле? Вот и превосходно. Раз этот человек желает поговорить непосредственно со мной, то я его выслушаю. Благодарю за службу, господин полковник.
Заслышав фамилию Щербинин, Сергей насторожился: что-то она ему напоминала, какой-то недавний эпизод, разговор…
«Ах да! Конечно же! – Поручик чуть по лбу себя не хлопнул. – Две недели тому назад корнет в «Бродячей собаке» называл эту фамилию. Жених той очаровательной барышни, который почему-то дал красавице отставку. Впрочем, возможно, совпадение. Щербинин – фамилия не особенно редкая, может, это и не он. Хотя, помнится, Ланский говорил, что избранник Натальи пропал без вести именно на австрийском фронте…»
Лицо Брусилова выражало удивление, он слегка пожал плечами:
– Представьте, господа, полковник Грищенко доложил, что час назад через линию фронта каким-то чудом – все же по тройной линии окопов и с нашей, и с австрийской стороны! – пробрался некий странный мужчина. Утверждает, что он русский офицер, бежавший из плена. Требует срочно доставить его в штаб, говорит, что располагает сведениями исключительной важности.
– Грищенко – очень толковый и опытный офицер, лучшего начальника разведслужбы армии я представить не могу, – решительно сказал Каледин. – Раз полковник направил этого загадочного субъекта сюда, да еще так экстренно, на автомобиле… Видимо, там в самом деле нечто существенное. Но как он прошел передовую?! Уму непостижимо: там не только траншеи, там пулеметы, колючая проволока, минные поля… Это настораживает. Что, если мы имеем дело с провокацией, если противник хочет нас дезинформировать?
– Ваше высокопревосходительство, позвольте поинтересоваться: каково имя этого офицера? – спросил Сергей. – Щербинин, а имя? Не Владимир, случаем?
– А что, вы знали некоего Владимира Щербинина? – задал Брусилов встречный вопрос. – Нет, имени мне полковник Грищенко не назвал. Было бы просто замечательно, если бы этот человек оказался вашим знакомцем. Тогда снимались бы все возможные сомнения в том, что это действительно наш офицер, сбежавший из плена. Впрочем, минут через десять его должны будут доставить сюда… Вот что, поручик, давайте отложим нашу беседу до вечера. Заходите ко мне на квартиру, тогда обсудим круг ваших служебных обязанностей. А сейчас я хочу подробно расспросить этого человека. И еще, поручик, присмотритесь к нему и, если точно опознаете своего знакомого, дайте мне немедленно об этом знать.
