— А я к вам, мсье, — улыбнулась она. — Зашла в гости. У меня ведь здесь, кроме вас, и друзей-то нет.
— Входите, Элен, рад вас видеть, — усадил гостью на стул поручик.
— Я уже все знаю, — сообщила девушка. — Я слышала, что вы летите за линию фронта освобождать дядю. Я, право, ощущаю свою вину, ведь доставляю вам столько хлопот!
— Это моя работа, мадемуазель.
— Я бы так хотела оказаться там рядом с вами…
Голицыну было несколько неловко, но он не стал разубеждать парижанку в том, что цель его вылета изменена. Тем более что и с Гамеленом вопрос теперь виделся практически решенным. Девушка продолжала рассыпаться в похвалах, превознося храбрость союзника до небес.
— Я так благодарна вам, мсье, — тихо произнесла она, пододвигаясь ближе, — позвольте поцеловать вас.
Ничего против такого предложения Голицын не имел. Устоять против «благодарностей» парижанки не было никакой возможности. Через мгновение он услышал легкий запах духов. Руки Элен сомкнулись на его шее, а губы прекрасной француженки соприкоснулись с его губами. Поручик обнял девушку за тонкий стан. Она пьянила, она сводила его с ума!
— Сергей… — прошептала она. — Я…
В этот момент на лестнице послышался громогласный голос Кураева:
— Эй, поручик! Принимай гостей.
«Принесла тебя нелегкая!» — чертыхнулся офицер.
— Боже мой! Что делать? — вскочила девушка. Ее лицо выражало крайнее беспокойство.
Голицын огляделся по сторонам.
— К сожалению, Элен, — усмехнулся поручик, указывая рукой вправо, — остается только один вариант.
— Как? Туда, в шкаф?
— Именно так. Не могу же я компрометировать вас. Быстрее же! — Выдворять девушку из комнаты было уже поздно.
Он помог парижанке влезть в шкаф и, быстро захлопнув дверцы, повернулся лицом к входу.
В помещение ввалились Кураев с пилотом. Ротмистр был навеселе.
— Я вот что подумал… Ситуация непредсказуемая, мало ли что случится. Может оказаться, что добираться до Кельна придется порознь. Давайте договоримся, если такое случится, ждать друг друга у входа в Кельнский собор каждый день с полудня до часа дня.
— Хм… а почему именно там?
— Да потому что других ориентиров в городе я просто не знаю! — оглушительно расхохотался ротмистр. — Это ведь вы у нас путешественник со стажем. Да что вы мне все подмигиваете?
Подаваемых ему знаков ротмистр явно не понимал.
— Хорошо, договорились, — кивнул поручик. — Что еще?
Учитывая то, что в шкафу сидела девушка, он хотел прекратить беседу.
— А вы что, поручик, куда-то спешите? Я думал, мы еще выпьем по стаканчику.
Голицын никуда не спешил, но вот того, чтобы ротмистр проболтался дальше в присутствии лишнего свидетеля, он никак не желал. С огромными усилиями ему удалось выпроводить гостя, настроенного на долгий разговор. Так что пришлось согласиться и со странным предложением по поводу Кельнского собора.
* * *
Монгольфьер был готов и уже вмещал в себя пассажиров. Пеньковая сетка равномерно облегала всю поверхность верхнего полушария аэростата. Компас находился на своем месте, барометр был подвешен к кольцу, стягивавшему канаты гондолы, да и прочее оборудование находилось в полной исправности. Аппарат мог лететь. Двенадцать солдат, державшие аэростат за тросы, прикрепленные к нему по его наибольшей окружности, слегка потравили их. Шар поднялся на несколько футов над землей. Дул легкий ветерок. Был уже поздний вечер.
— Ну, что, все готово? — крикнул Кураев.
Пилот еще раз бегло осмотрел аэростат.
— Пора давать сигнал к отлету.
— Отдать концы!
Воздушный шар стал медленно подниматься в темное беззвездное небо.
— Не страшно? — блеснул зубами ротмистр.
— Прислушиваюсь к ощущениям и пока ничего негативного не замечаю! — прищурился поручик.
Офицеры осматривались. Кое-что по конструкции шара им уже было известно. Изготовленная из шелка оболочка шара снабжалась вверху клапаном для выпуска газа, а внизу — отростком, «аппендиксом», тоже свободно сообщающимся с атмосферой. Открывался газовый клапан при помощи проведенного от него к гондоле шнура. Туда же был проведен и другой шнур — от разрывного полотнища, которым аэронавты пользуются для быстрого выпуска газа при посадке. Оболочка покрывалась сетью из шелкового шнура, связанного в виде петель. Книзу число петель постепенно уменьшалось, и они сходили с шара отдельными спусками, которые затем привязывались к подвесному кольцу из металлической трубки. От кольца отходили и стропы гондолы, якорь и балластный канат-гайдроп.
Голицын посмотрел вверх. Над головой висел желтый пузырь, распирающий петли надетой на нем сетки и заслоняющий все небо, на лице стоящего рядом ротмистра отражалось волнение, пилот же был совершенно спокоен и сосредоточен.
— Бог не выдаст, свинья не съест! — перекрестился поручик.
Вскоре, когда он еще раз поглядел вниз, лужайка, с которой они взлетели, выглядела маленьким желтым овалом, по которому ходили крошечные люди.
— Странно, — заметил Кураев, — мне кажется, внизу гораздо меньше людей, чем на самом деле.
Но самым необыкновенным, как чувствовал поручик, было ощущение внезапной и полной оторванности от людей — словно бы они остались во всем мире только втроем в маленькой корзинке…
Внизу уже с трудом различались лошади величиной с майских жуков. Прошла еще пара минут. Теперь уже весь лагерь лежал в поле видимости, точно карта. Еще немного — и весь этот вид как будто подернулся грязноватым туманом, в котором едва различалась колокольня далекой церкви.
— Что-то тяжеловато он идет! — заметил пилот.
— Ну, не знаю, — пожал плечами Кураев. — По мне, так шар идет вверх, но движение его совершенно незаметно. Ему, конечно, виднее…
Офицеры стояли на месте, испытывая лишь ощущение невесомости собственного тела и странной неустойчивости ног. Голицыну это вдруг напомнило долгий прыжок с обрыва в реку в далеком детстве. А перед глазами офицера стояла сцена прощания с Элен у поезда.
ГЛАВА 15
— Я предлагаю поднять наши бокалы за победу! Что еще может быть более важным сегодня, когда наша родина напрягает все силы на фронтах? — поднялся из-за праздничного стола полковник с пышными усами. Его физиономия выражала решимость покончить со всеми врагами без всякой жалости и лишних рассуждений.
— Выпьем! — поддержал его нестройный хор голосов.
Банкет, устроенный Профессором для господ офицеров в военно-полевом госпитале, удался и был в самом разгаре. Под это мероприятие отвели одни из самых больших покоев. Постепенно разговоры становились все более громкими, звучал смех, звенели бокалы и вилки.
