Удар оказался мощным и продуктивным. Голицын постарался, чтобы он не пришелся в лицо.
С грохотом разлетелись стекла. Конечно, жаль было деталей убранства дома Божьего, однако что оставалось делать? Тут уж выбирать не приходилось…
Вообще, витраж, особенно изготовленный в Средневековье, — работа тонкая, деликатная и дорогостоящая. Надо потратить немало усилий, чтобы создать красивую и многоцветную композицию в окне. Создать рисунок из сотен цветных стеклышек, каждое из которых вставлено в свою рамочку, — занятие непростое. Каждый мастер, естественно, заботился и о красоте, и о качестве, и о том, чтобы его творение было непохожим на дело рук другого мастера.
Вот вся эта красота, собранная из кусочков, изображение какого-то святого, взрывом стеклянных брызг разлетелась под ногами поручика Голицына. Офицер исчез в окне кирхи.
— Ах, сволочь! — визгливо закричал толстый капитан.
— В церковь!
Храм соответственно ночному времени оказался заперт, но это не остановило прыти немцев. По приказу полковника часть из них устремилась назад в ресторан и вскоре, пыхтя, принесла оттуда банкетный стол. Используя его в качестве тарана, германцы принялись высаживать дверь.
— Что вы делаете, господа?! — послышался старческий голос. На шум прибежал пастор, принесший ключ. — Опомнитесь! Где же ваша совесть? Вы же офицеры…
Но священник опоздал — замок уже был безнадежно испорчен. Вновь в дверь застучал дубовый стол.
ГЛАВА 20
Влетев в помещение, офицер мгновенно сориентировался.
Впереди оказался парапет хоров — той части храма, которая находится над входом и где устанавливается орган. Голицын, видя, что не долетает совсем немного, на крайней точке своего продвижения прыгнул вперед и в прыжке долетел-таки до парапета, вцепившись в него руками. Удар пришелся в грудь. От этого перехватило дыхание и в глазах вспыхнули зеленые огоньки. Однако поручик перевалился через парапет и упал внутрь.
Упав за ограждение, он несколько секунд оставался неподвижным, тяжело дыша. Перед офицером уходили ввысь сложные конструкции органа, состоящего из сотен металлических трубок разной величины. Призванный создавать соответствующую атмосферу во время богослужений, сейчас, естественно, он безмолвствовал. Да и кто мог себе представить такое вот ночное вторжение в дом Божий?
Полежать чуть больше поручику было никак невозможно, поскольку ненадолго установившуюся тишину нарушили новые звуки. Внизу, под хорами, где находились главные двери, послышались глухие удары. Видимо, те, кто хотел встретиться с поручиком, страстно желали проникнуть в здание. Конечно, старинные резные двери были заперты. Оно и понятно — время было малоподходящим для прогулок по храму. Однако голыми руками открыть запертые двери было невозможно, в чем и убедились тевтоны. Затихнув ненадолго, попытки вломиться в здание возобновились. Техническое усовершенствование принесло свои плоды. Используя тяжелый дубовый стол в качестве тарана, пьяные офицеры стали разбивать двери, затрещавшие под ударами.
При всем желании никак нельзя было сказать, что двери, как, собственно, и весь храм, были приспособлены к обороне. Да и потребности в этом никогда не существовало. Когда-то весь городок окружала высокая крепостная стена с бойницами, боевыми башнями и прочими немаловажными элементами, должными защитить горожан от нападений врага. А здесь все было создано для красоты, для того, чтобы верующие могли восторгаться великолепием храма и восславлять имя Божье.
Средневековые и более поздних времен зодчие, художники и скульпторы старались на славу. Это ощущалось во всем, начиная в буквальном смысле от пола. Он был выложен много столетий тому назад из больших, полированных, теперь истершихся каменных плит, положенных несколькими цветами в шахматном порядке. На стенах можно было увидеть мраморные доски с эпитафиями, посвященными памяти наиболее видных прихожан, отпускавших средства на ремонт и украшение святыни. Князья, герцоги, графы — их высеченные из камня лица смотрелись в ночи немыми и неподвижными привидениями, пришедшими сюда из далеких веков.
Великолепный резной алтарь, амвон, в виде изогнутого балкончика в стиле барокко, украшенный большими золотыми птицами с широко открытыми клювами… Завершал пространство храма великолепный сводчатый потолок, к которому тянулись колонны, уходящие ввысь.
У поручика Голицына, однако, не было времени ознакомиться со всеми достопримечательностями церкви. Уже хотя бы потому, что двери, в которые, несмотря на запертый замок, усердно старались проникнуть немецкие офицеры, обещали долго не выдержать. Под ударами банкетного стола они тряслись, ясно показывая, что их возможности на пределе.
Проблема, естественно, заключалась в том, что деться из храма было некуда. Голицын, прекрасно видя это, был готов дать последний бой в своей жизни, мысленно прощаясь с друзьями и прося прощения у соблазненных и брошенных им женщин.
По поводу друзей — дело ясное, а вот представительницы прекрасного пола — статья особая. Такой ловелас, как поручик, в этом смысле выделялся даже среди гусар своего полка, о которых по части любовных побед вообще ходили легенды. Его романы с красивейшими женщинами Петербурга и Москвы вызывали слухи, сплетни и зависть.
Он спустился вниз по узкой винтовой лестнице, которой обычно пользуются органисты и те, кто поет в церковном хоре. Несмотря на то, что время было дорого, поручик подошел к двери, оценив ситуацию. Тевтоны старались изо всех сил, крича пьяными голосами о том, что «этой свинье недолго осталось прятаться» и что «с ним будет так же, как и со всеми врагами Германии», а затем, быстро пройдя в противоположную от главного входа часть храма — апсиду, он занял позицию за алтарем.
Все происходящее и то, что должно было вскоре случиться, напоминало, мягко говоря, богохульство — офицер, разбивая окно, проникает в храм, готовится с оружием в руках встретить противника, который выламывает двери… Да, видимо, действительно настали тяжелые времена.
Поручик, оказавшись в алтаре, перекрестился, мысленно попросив прощения у Бога за то, что вынужден нарушать покой храма. Приведя в порядок форму, отряхнувшись от пыли, он проверил пистолет и приготовился ждать, тем более что все должно было решиться в течение буквально нескольких минут. Прозвучал еще один удар в дверь. Двери треснули, и в образовавшейся щели показался свет фонарей. Лучи прорезали темноту.
— Приказываю: брать его живьем!
— Ну, теперь он от нас не уйдет!
— Еще бы — куда ему деться! — слышались крики на разные голоса.
Живьем сдаваться Голицын не собирался. В памяти всплыла фраза из какого-то романса: «…последние мгновения как листья в октябре». Да, как ни крути, деваться было некуда. Но пистолет был в руке, враг понятен, а уже это придавало поручику какой-то необъяснимый азарт готового к гибели человека.
Вдруг у него за спиной глухо раздались подряд несколько выстрелов. Голицын обернулся: что за черт? Рядом распахнулась невысокая, окованная железом дверца в апсиде, которую поручик, как ни странно, не заметил.
