— Вот именно. Поэтому вы пока здесь разберитесь, а я отправлю почту.
Голицын, сидя на лавочке, торопливо написал донесение. Извлекая второго голубя, поручик с теплотой подумал об этих удивительных крылатых созданиях, приносящих такую пользу человеку. Белый голубь — символ чистоты и мира теперь служил войне. Парадокс! Да, определенно все смешалось в этом мире. Офицер проделал уже знакомую операцию по снабжению крылатого создания текстовым сообщением и отпустил его.
Закончив с этим делом, поручик вернулся к своим товарищам.
— Да, но что делать дальше? — рассуждал корнет. — Ведь прапорщик купился на провокацию!
Несколько минут спустя все собравшиеся у вагона на небольшое оперативное совещание офицеры были удивлены. Поручик предложил новый смелый план. Причем настолько смелый, что отговаривать его принялись все, даже самые отчаянные кавалеристы. Все как один высказывались против предложения Голицына. Но он был неумолим.
— Поручик, я вас очень уважаю, но это совершенно нереально.
— Об этом не может быть и речи…
— Смело, но бесполезно! — звучали голоса его коллег.
Тем не менее, воспользовавшись данным ему Богом красноречием, а главное, данными ему полномочиями, поручик Голицын, хоть и с немалым трудом, но все же убедил товарищей в верности предложенного им варианта по выходу из сложившейся ситуации.
Когда же вопрос был закрыт, нежданно-негаданно выяснилась одна весьма неприятная вещь. Как оказалось, Шестаков успел налить из цистерны ведро шнапса — с целью, конечно, разобраться, не отравлен ли столь ценный и полезный напиток.
— То, что он в фантастически короткие сроки напился сам, — кричал Алексеев, первым обнаруживший «непорядок», — это еще полбеды, но он уже напоил машиниста, механика и кочегаров. Пейте, мол, супостаты, за победу русского оружия!
Все ринулись за вагон. Глазам изумленных офицеров предстала трогательная картинка: унтер-офицер Григорий Шестаков в немецкой форме и чумазые железнодорожники, обнявшись, пели имперские гимны. «Дойчлянд юбер аллес!» сменился следующим:
…гордых смирителю,
Слабых хранителю,
Всех утешителю
Все ниспошли! —
ревел Шестаков.
— Время идет, а в подобном виде пускать машиниста в кабину паровоза — самоубийство, — мрачно сплюнул Голицын.
— А без паровозной обслуги никуда, — развел руками Зимин. — Никто из офицеров, естественно, управляться с паровозом не умеет. Вы, Сурхайнов, случайно не знакомы с управлением и устройством этого агрегата?
— Вы издеваетесь, хорунжий?! — фыркнул Сурхайнов. — Я в этом ничего не понимаю, да и никакого желания понимать у меня нет!
— А зря. Сейчас бы нам знания по устройству и вождению паровоза очень пригодились, — задумчиво глядя куда-то в сторону, произнес Голицын. — Но что же мы будем делать?
Глава 22
Гостиничный номер, в котором произошло разоблачение русской диверсантки, выглядел теперь, как после погрома. Прежде идеально убранный, подметенный и вычищенный, за каких-то двадцать минут он преобразился до неузнаваемости — все было перевернуто вверх дном. Сумки выпотрошены, ящики шкафа лежали на полу, одежда валялась в беспорядке. Даже картины, висевшие на стенах, теперь висели вкривь и вкось — судя по всему, за ними тоже что-то искали.
Ольга сидела, сжав ладонями виски, и, прищурив глаза, смотрела на действия Леера и Корфа, рыскавших по номеру в надежде найти что-то полезное для себя.
— Все понятно, — заключил Леер. — Больше мы тут ничего не найдем. Впрочем, большей удачи, чем обнаружение беспроволочного телеграфа, трудно и придумать. По нему эта девка и собиралась передавать разведданные. Это, барон, огромная удача, говорю вам как специалист. Но мы сейчас сделаем маленькую паузу, оставив все вкусное на потом. Я спущусь вниз, — обратился он к Корфу. — Надо ведь покончить с диверсантами, поставив жирную точку.
— В каком смысле? — взглянул на него Корф. — О чем вы?
— В смысле того, что своими силами, барон, мы вряд ли справимся с нашими гостями. Ведь их там много, не правда ли?
Сеченова отвернулась.
— Ну, конечно, много, — ухмыляясь, произнес «егерь». — Короче говоря, мне надо сделать всего один телефонный звонок. Очень не хочется вас покидать, милая барышня, но спешу вас заверить, что наше расставание будет недолгим. Я пока удалюсь, а вам прекрасную компанию составит мой товарищ. Не правда ли, барон?
— Именно так, — подтвердил Корф. — Можете идти, Людвиг.
Леер, сделав несколько шагов, взялся за ручку двери и, обернувшись, заколебался:
— А может, связать эту особу от греха подальше?
— Ну, зачем же, — иронически ответил Корф. — Ведь у нас найдется о чем поговорить, не правда ли, госпожа Сеченова?
— Ну, как знаете, — прищелкнул языком Леер. — Смотрите за ней, барон, в оба глаза. Сдается мне, что птичка очень желает вылететь из клетки.
— Ничего, мы сделаем все возможное, чтобы она осталась, — хмыкнул Корф.
Хлопнула дверь.
— Вы меня всегда удивляли, милая Ольга, но сегодня — просто потрясли, — усмехнулся Корф. — Вы никогда не задумывались, что страсть к авантюрам может плохо закончиться?
— Я вам не милая! — сквозь зубы прошипела Сеченова, бросая на Корфа взгляд, полный ненависти. — Предатель!
— Как вы все упрощаете. Я служу своей стране, и служу, надо сказать, хорошо. А Россия для меня — ничто. Обо мне говорить нечего. А вот о вас — стоило бы.
— Ничего вам не скажу!
— Так все поначалу высказываются…
Через десять минут в гостинице послышались крики, топот, прозвучала пара выстрелов.
— Вот видите — храбрые русские воины застигнуты врасплох, — издевательски ухмыльнулся Корф.
Вскоре в номер вошел Леер.
— Все прошло даже лучше, чем я ожидал. Мы ограничились выбитым стеклом, разбитой физиономией одного из моих людей и распоротой штыком рукой одного русского. Вот и все. Взяли их тепленьких. Я вижу, вы здесь неплохо провели время, однако и мне хочется поговорить. — Леер взял кресло и подвинул его вплотную к Сеченовой.
Уже в самом начале двадцатого века в теории и практике военного дела укрепилось мнение о том, что война требует длительной подготовки, в которой видное место отводится разведывательной деятельности. Одним из наиболее действенных средств в данной области являлся шпионаж. Перед войной разведку и контрразведку вели и Германия, и Россия, и все остальные страны, которым суждено было вскоре столкнуться лбами в смертельной схватке. В Германии разведывательная служба сосредоточивалась в третьем отделе Генерального штаба. После Русско-японской войны, показавшей всю пользу такой деятельности, немецкая разведка превратилась в мощную организацию, направленную не в последнюю очередь против России, модернизация армии которой шла быстрыми темпами. Все это вызывало в Берлине сильнейшую озабоченность, и на организацию разведки, без которой, как стало ясно, нельзя вести в новых условиях сколько-нибудь успешные военные действия, Германия тратила огромные средства.
