– И мне капелюшку, – распорядился он.
Пещерник с кислой миной плеснул в захватанный стакан. Губский выпил. Легче не стало, но от приобщения к коллективному разуму в груди стало как-то бодрить.
– О чем болтаем на групповщинку? – поинтересовался он, заедая дозу хлебным мякишем.
– О жизни, – икнул толстяк.
– О гармонии, – добавил кощей.
– Надеюсь, не о людских слабостях? – предположил Губский. – Нельзя же напрягаться в рабочее время.
Толстяк кивнул:
– Конечно.
– Жена вчера паек получила, – ни к селу ни к городу загнул Пещерник. Подумал и в полном соответствии с правилом правой руки потянулся к бутылке. На безымянной костяшке мерцало въевшееся в кожу обручальное кольцо.
– А мы Светкин уже уломали, – вспомнил Губский.
– Я не о том. Не хлебом, как говорится, единым. Я ради хохмы пересчитал. Две водяры, гречка, сечка, ячка, фарш из бумаги… Весь кошачий набор. На общую сумму одна тысяча четыреста двадцать рублей ноль копеек. За незанятость! Плюс эти полковые кухни во дворах. А я работающий – получаю на четыреста больше. Полный погребец, да?
– Государство заботится о своих неимущих, – пошутил Губский. – Как в Швеции – социальные выплаты поднимают бедняков до уровня богачей. Чего ты возникаешь? Это целых три бутылки водки.
Козлякин пошевелил губами, перемножая в уме столбиком.
– Или два килограмма колбасы «К завтраку».
– К отпеванию… – пробормотал Лева.
– Воистину, – обрадовался Пещерник. – То есть ты, Козлякин, ходишь на работу для того, чтобы пару раз в месяц нажраться жеваной бумаги, а ты, Губский – чтобы выпивать в день дополнительных пятьдесят граммов.
– Ковшик сломается, – хмыкнул Козлякин.
– А ты, Пещерник, зачем ходишь? Ведь ты у нас не пьющий, не ед… Не ед… Как правильно? – Губский раздраженно повернулся к напарнику. – Едящий?
Козлякин задумался, сделав деревянное лицо.
– Едущий?..
– А хрен его знает, как и зачем, – Пещерник запрокинул голову, вливая в нее коньяк. – Хожу себе и хожу. Наверное, так надо.
– Ну вы и намешали, дети мои, – Губский криво ухмыльнулся. Оглядел аудиторию свысока. – Никто из нас не ходит на работу для того, чтобы натеребить деньжат или обрести, скажем, классную житуху… Кончилась в наших краях классная житуха, помяните мое слово. Все мы ходим на работу из страха. Скажите мне, что я не прав. Тюрьма, война, грусть-тоска. Вот они – три кита. Не так?.. А теперь прикрывайте своими дурилками мою задницу: мне сына надо забрать из школы.
Наутро он посетил контору «Муромца». Красивое здание с маковками и ступеньками, постройки позднего коммунистического «неолита», стояло в глубине обширного пустыря. Метрах в пятистах вздымалась свечка бывшего обкома КПСС – ныне обладминистрация и штаб-квартира НПФ. В былые годы власти намеревались превратить этот пустырь во второй городской центр, но, как водится, передумали. Или переоценили себя. Обычная практика. Теперь новым кормчим достались помпезные строения и необлагороженная территория вокруг них. Территорию усилиями безработных периодически пытались привести в порядок, но лучше она от этого не становилась.
Оставив «пульсар» на парковке, Губский подался к зданию. На крыльце под безликой вывеской «Концерн «Муромец». Энский филиал» закурил «Приму», постоял, собираясь с мыслями. Выводы криминалистов оставляли минимум сомнений – Кравцова убрали. На пистолете – его отпечатки, но больно уж отчетливые. Мизинец, средний, безымянный. На курке – фрагмент указательного. И все. Никаких смазанных следов, масла, пыли. Такое впечатление, что Кравцов был первый, кто когда-либо прикасался к этому «вальтеру». Пуля калибра шесть и пять, извлеченная из головы, соответствовала оставшимся в обойме (а там, кстати, не хватало двух патронов), пороховая гарь на коже виска свидетельствовала о стрельбе впритык, но эксперт, колдовавший над головой Кравцова, заявлял ответственно – применили глушитель. То есть замедленная скорость полета пули, смещенный «выхлоп», еще какая-то дребедень. Свой отчет он выдал на двух листах, но Лева просмотрел его вскользь – уж больно устные пояснения эксперта напоминали его собственные выводы. На свалке, в километре от поселка Обской, нашли мертвую овчарку. Овчарок, конечно, в округе как… собак нерезаных, и нередко среди них встречаются мертвые, но факт, что животина убита, как и Кравцов, пулей в голову, наводил на размышления. Пуля была другая, но и это могло говорить о разном. Например, о том, что убийца действовал не в одиночку. Тело несчастной твари предъявили приходящей «чумработнице» Алине Викторовне, но даже и после того как ее вырвало, она не смогла с достоверной точностью определить, была ли это собака охранника Сережи. Хотя скорее да, чем нет. Окрас такой – палево-терракотовый, и шерсть комками. Пропавший джип тоже не нашли. Впрочем, особо и не старались: искать угнанную машину в наши дни – занятие откровенно дурное.
Размышления у парадного подъезда прервал широкий, как катамаран, «Крайслер Конкорд», изящно подкативший к крыльцу. Озабоченный худощавик с кожаной «визиткой» выпрыгнул из машины и направился в здание, а автомобиль медленно потянулся на парковку. Лева бросил окурок в стальную урну с завитушками. Пора.
В конторе царило напряжение. Чувствовалось – народ уже в курсе. Показав охраннику на этаже удостоверение и получив сдержанные ответы на пару вопросов, Губский направился к лифту.
Начальник охраны, некий Котляр – тип в безукоризненно отутюженном камуфляже – оказался несговорчивым малым. Старый кадр, чекист в отставке – Лева читал эту породу, как афишу. Такие товарищи словами не бросаются. Говорят сжато, взвешенно и, как правило, неправду. Котляру было лет пятьдесят. Он носил бобрик и глаза болотного цвета. Когда Губский вошел в его строгую каморку с серыми панелями, начальник охраны сидел за столом и бегло подписывал бумаги. Милицию он встретил с прохладцей.
– Да, мы в трауре, – процедил сквозь зубы, – Олег Иванович был прекрасным человеком, и вся фирма глубоко скорбит о его безвременном уходе.
Понимая безнадежность выбранного направления, Губский все же задал несколько вопросов. Из ответов явствовало – начальник охраны не знает, кому выгодна смерть Кравцова, а если бы знал, то задушил бы гадину собственными руками. А мысль у него на сей счет одна: Олега Ивановича Кравцова убил тот, кому не по душе безупречная работа филиала, кого не устраивает слаженность взаимодействия его структур и подразделений и та несомненная польза, которую «Муромец» приносит обществу. На просьбу кратко охарактеризовать шефа как человека и руководителя ответ был предельно конкретен – блестящий организатор и душа общества. Потом, правда, всплыли дополнения: истинный патриот, благочестивый прихожанин, честен, порядочен, скромен в быту, невероятно умен.
– Кто занимался охраной Кравцова? – вздохнул Губский.
– Свою охрану Олег Иванович подбирал сам, – отрезал Котляр. – Исходя из личных и моральных качеств. – Потом, впрочем, допустил поправку. – Естественно, учитывая открытость и доброжелательность Олега Ивановича, мы всегда проводим… мм, проводили негласную проверку отобранных им кадров, но, как правило, отсева не было. Олег Иванович обладал завидной интуицией в подборе доверенных лиц.
