В четыре пополудни он приблизился к небольшому двухэтажному дому, увитому сухими стеблями азалии. В доме долгое время не жили. Окна запылились, фасад требовал срочной покраски, символическая ограда, отделяющая владения от проезжей части (ее можно было просто перешагнуть), изрядно покосилась. Но домик не был необитаемым – новые жильцы уже вселились. Возможно, вчера. Или позавчера. В доме что-то упало – возмущенно закричал молодой человек. Он кричал по-русски, и во фразе было слово «мать», которое он использовал вовсе не в ругательном контексте. Но был раздосадован. Потом в доме что-то треснуло, обвалилось, и закричала девушка. «Все в порядке», – с облегчением подумал Туманов. Он сместился от ограды в тень кустарника, но стоял в нерешительности, чувствуя, как по щекам текут скупые слезы. Он не мог войти в дом, он должен был дождаться, пока они высохнут.
Хлопнула дверь, с крыльца спрыгнул молодой человек лет семнадцати – нервный, раздраженный. Сунул руки в карманы сползающих с живота штанов и удалился за угол. Через минуту на крыльцо вышла девушка в переднике – того же возраста, что и парень. Взяла совок, веник, исчезла в доме. Туманов нервно закурил. Вышла третья обитательница сельского дома – коротко стриженная, с огромными тоскливыми глазами, «располневшая» – дальше некуда (худая, как щепка). Узкие джинсы и обтягивающий пиджачок в продольную полоску только подчеркивали ее худобу. Она процокала на шпильках по заросшей сорняками плиточной дорожке, носком туфельки брезгливо отвела миниатюрную калитку, вышла на улицу. Посмотрела налево, посмотрела направо. Стала напевать: «А я такой голодный...»
Сердце Туманова застучало, как паровой молот.
– Господи, – пробормотала женщина по-русски, – ну, и где в этой деревенщине купить корочку хлеба? – Разговаривать с собой ей было не в диковинку. Она задумалась. – Пойду туда. – Сделала несколько шагов, задумалась: – Нет, пойду сюда. – Развернулась; шпилька попала в стык плит, раздался хруст, и изящная туфелька осталась без каблучка.
– Твою мать, – сказала женщина коротко и ясно. Стянула туфельку, присела и уставилась на нее.
– И где же наше фирменное везение, Динка? – хрипло вымолвил Туманов.
Женщина втянула голову в плечи, нахмурилась – ох, уж эти голоса. Подняла голову. Дрогнул острый подбородок. Она смотрела на Павла, как на старое кладбищенское привидение. Неужели не узнала? «Ретроградная амнезия», – подумал Туманов.
– А то, что ты здесь – это не видение? – прошептала Дина.
Она застонала, скинула вторую туфельку, подошла к нему, прижалась. Потом испуганно отпрянула, посмотрела в глаза.
– Не пропаду, – пообещал Туманов.
Он представлял все именно так. Безудержные слезы, «проникающие» поцелуи, рев, обморочное состояние. Она хлюпала носом, лепетала какие-то нескладицы и не могла от него оторваться. Потащила в дом, где царило полное запустение, собрала растерянных детей.
– Это он... это он... – тыкала Дина в него пальцем и судорожно крестилась.
– Ленинградский почтальон? – недоверчиво хлопнул глазами рослый парень, отчасти похожий на Динку (а другой частью на ее бывшего мужа). Он не видел этого парня около двух лет – тот вырос почти в два раза.
– Туманов!!! – завизжала Алиса (ни хрена себе кобылка!) и с разгона бросилась ему на шею. Запрыгнула с ногами – не обняла, а задушила. Павел не удержался, начал падать...
Лишь к полуночи они вернулись на грешную землю. Все, что можно, было сказано. Они сидели на коробках в пустой гостиной у пустого камина и недоверчиво смотрели друг на друга.
– Мне кажется, «молодым» нужно подняться в спальню, – глубокомысленно заявила Алиса. – Не хочу опережать события, но все к тому идет...
– В этом доме потрясающая слышимость, – сказал Антон. – А кровать наверху скрипит, как последняя тварь. Буэнос ночес, мама и дядя Паша. А утром вы можете насладиться хором веселых дегенератов – здесь недалеко церковь, а в церкви – хор, куда набирают исключительно умственно отсталых деревенских дубин.
– Ты как? – немного покраснев, спросила Динка.
– Я справлюсь с возложенными на меня правами, – пообещал Туманов. – Небольшое сообщение, граждане. Я зверски люблю вас всех и не желаю больше рисковать всем тем, что мне дорого. Мы должны уехать из Испании. Технически это будет выглядеть несложно. Маршрут я продумал. Вещей – самый минимум. Поездом до Мадрида, самолетом до Рима, а оттуда до Сардинии. Это остров. В Средиземном море.
– Скорее в Тирренском, – поправила всезнающая Дина.
– Не страшно. Райский уголок. По предварительным оценкам, это место, где нас никто не выследит.
– О, мой бог, – пробормотал Антон. – Такое ощущение, что скоро мы полетим в космос. Как монголы, ей-богу, ни минуты оседлой жизни.
– Родной, у тебя паранойя, – ласково сказала Динка, погладив Туманова по щеке, – Во-первых, никакой опасности не было даже в Швейцарии. Мы могли оттуда не уезжать. Но мы уехали – пошли тебе навстречу. Деревня Суидат, где мы сейчас находимся, такое место, где найти нас невозможно в принципе. Если ты, конечно, не привел с собой хвоста.
– Не привел, – уверил Туманов.
– Прекрасно. Мы купили этот дом полтора года назад по объявлению в Интернете, причем купили от имени моей подруги, Лизы Дарвин, которую я никогда в глаза не видела. Проще говоря, развалюха приобретена через подставное лицо. Следы отсутствуют. Лиза Дарвин через месяц после приобретения от собственности избавилась. Нынешний владелец – миссис Паничкова, то есть я, о чем в местной управе имеется соответствующая запись шестнадцатимесячной давности. Паспортом на имя Паничковой я пользовалась лишь однажды – приобретая этот дом. И буду пользоваться отныне. А какую фамилию носит мой сын, местные власти не волнует.
– Ну, ты, мать, зашифровалась! – уважительно заметил Антон.
– Мама Хари вы наша, – хмыкнула Алиса.
Туманов задумался. Возможно, Динка права. Никто не свяжет миссис Паничкову с некоей пани Шмидт, а уж тем более с Диной Александровной Красилиной. Виталий Дариус – кто угодно, но не Павел Туманов. Зачем бежать? Набегались уже. Что плохого в каталонской глуши? Все, что нужно для счастья, находится в этой гостиной, а остальное приложится. Они отремонтируют дом, завезут мебель, проведут Интернет...
Он не кривил душой. Это был прекрасный сельский уголок – с прекрасными людьми и теплым климатом. Незнание языка не делало жизнь несчастной. Они отремонтировали дом, заказали мебель, провели Интернет. Месяц тихого счастья тянулся медленно, Павел чувствовал его каждой клеточкой истосковавшегося по свободе тела. Он съездил в Барселону, открыл счет в местном банке, перевел туда остатки средств, накопления Динки. Купил машину – старый громыхающий пикап, в котором чувствовал себя королем сельских дорог. Он уже понимал немного по-каталонски, уже вникал в перипетии местной политики и, будучи «истинным» каталонцем, всерьез считал, что Каталония должна быть отдельным от Испании государством. Пусть даже условно. «Каталония – не Испания!» – местный девиз. Кровать наверху уже не скрипела, стены он обил двойным слоем древесины, упрочнил перекрытия между этажами. Домик хорошел. Динка возилась по ремонту. Алиса заявила, что в гробу она видала этот ремонт, и устроилась на работу в деревенскую ветеринарную клинику – сидеть на входе и всеми днями красить ногти. Как она справлялась со своими сложными обязанностями без знания языка, оставалось загадкой. Антон однажды заявил, что раз уж пошла такая «испанская жизнь», то он обязан выучить язык и поступить в какой-нибудь колледж. И начать это дело лучше всего с посещения корриды. До корриды они не добрались, но пару раз ездили в Барселону, бродили по старинным готическим кварталам, спорили о творениях Гауди, купались в поющих фонтанах. Научились есть хлеб с помидорами – главную испанскую еду, тортилью – картофельный омлет. В ближайших планах было возлюбить хабанеру, научиться пить сангрию и съездить в парк развлечений в Порт-Авентура.
