– И лично проследи, чтобы больше его не били, понятно, Николай? Мне растение, а тем более покойное растение, из него не нужно. Пусть поспит, утром дайте ему приличную еду... Да мне плевать, как вы его поставите на ноги! Сказку ему расскажите, проститутку подсуньте!.. Вот черт, подожди, Николай... – У Челобая сработало устройство связи. Сигналу не мешали толщи бетона над головой – в тюрьме имелся собственный ретранслятор с усилителем сигнала.
Пару минут Челобай слушал, дыша с астматическим надрывом. Кажется, я догадывался, о чем ему сообщили. Не успел! Я по собственной воле оказался замурован в тюрьме. Меня и везти сюда не надо, сам пришел...
– Ты уверен?.. – севшим голосом промямлил Челобай. – Да ну, фигня какая-то... Информацию проверили?.. Как нечего проверять, все ясно?.. Вот дьявол, ну, ты, дружок, даешь! Только этого мне сейчас для полного душевного комфорта и не хватало... Ладно, разберемся, ступай к лешему!
Парочка потопала дальше, а я стоял у стены, обливался потом. А вдруг не моя тема? Бледный, но шанс. У Челобая на контроле десятки дел. А если моя, то не будет Челобай ставить на уши тюрьму (он не знает, что я здесь – если дежурный, конечно, не проболтается). Доберется до кабинета, получит подтверждение с самого верха, будет думать... Двадцать минут в резерве – ну, может быть, полчаса. Я стиснул зубы и отправился дальше. Ох и далеко же забрался мой горе-информатор...
Четвертый блок стонал, хрипел, кашлял. Кто-то кричал во сне, что он невиновен, его подставили. Разберутся. В Каратае дела не фабрикуют. Слишком много здесь РЕАЛЬНЫХ врагов. Могут схватить невиновного, если имеется хоть шанс, что он виновен. Но сознательно на подлог не идут. Другое дело – подставить коллегу. Но это уже чья-то личная инициатива... Камеры одноместные, двухместные, многоместные... Ворочались тела. Я невольно притормозил у «полуместной» камеры. В длину она не превышала полуметра. «Апартаменты» для тех, чью волю требуется сломать. Несчастный во сне не мог перевернуться с бока на бок. А каково ему тут днем, когда запрещено садиться и лежать? В соседнем склепе к решетке прильнуло бородатое существо с воспаленными глазами. Обхватило заскорузлыми пальцами прутья решетки, беззвучно провожало меня глазами. Бессонница у товарища. Скоро и я вот так буду...
Я ускорил шаг и с хмурой миной вторгся в комнату отдыхающей смены. Плюгач был здесь. В головном уборе, развернутом задом наперед, в расстегнутой до пупа гимнастерке. С двумя коллегами той же степени опрятности он резался в подкидного. Узрел меня, открыл рот, глаза испуганно заблестели. Работать надо было быстро, пока он не выбрался из ступора.
– Доброй ночи, господа, – вежливо поздоровался я. – Или доброе утро, кому как нравится. Оперативный отдел. Выйдите, пожалуйста. Все, за исключением Плюгача. Да пошевеливайтесь! – Нервы сдавали, сохранять вежливый тон было нереально.
Парни недоуменно переглянулись, стали неохотно подниматься, пожимая плечами и вычесывая блох из затылков. Я сдвинул брови – это послужило катализатором реакции. Они задвигались живее, покинули помещение.
– И дверочку закройте поплотнее. И постарайтесь не подслушивать, если не хотите оказаться по другую сторону решетки...
Мельком огляделся. Окон нет, откуда им взяться в подземелье? Пара топчанов, заштукатуренные стены, большая вентиляционная решетка у меня за спиной, обросшая плесенью и паутиной. Плюгач начал привставать, облизнул посиневшие губы.
– Не ожидал? – Я вытащил пистолет и навел на идеальную мишень. – Что тебе наобещали? Разобраться со мной уже сегодня ночью, и ты меня больше не увидишь? Мало я тебя подкармливал, Плюгач? Хреново к тебе относился?.. Прости, ты влип. Ты замешан в таком гнусном преступлении, что убивать тебя будут не просто насмерть, а медленно и по кусочкам.
– Послушайте, Михаил Андреевич, я, ей-богу, не в курсах...
Но физиономия стукача говорила об обратном. Развеялись последние сомнения.
– Сам решай, могу пристрелить прямо здесь. Легкое движение... и убираем с занимаемой должности. Скажу, что ты бросился на меня. Кому поверят – мне или твоему трупу? – Я направил пистолет ему в лоб. Плюгач издал звук, не красящий его, как мужчину, предельно сморщился, затрясся. – Самое интересное, приятель, – продолжал я, – что я вполне могу оставить тебя в живых и даже при твоей поганой работе. С тебя требуется лишь одно слово: фамилия человека, с которым вы меня подставили. Одно короткое слово. Маленькое. Несколько букв. От силы десять, может, двенадцать... Кстати, сколько?
– Семь... – машинально пробормотал стукач и стал белее смерти.
– Видишь, как здорово, – обрадовался я. – А теперь конкретно. И без вранья, договорились? Я же пойму по твоей физиономии.
– Михаил Андреевич, вам нельзя здесь нахо...
– Не слазь с темы, – нахмурился я. – Семь букв, Плюгач. Ну, давай же. Думай, действуй, выбирай, как говорят предвыборные газеты. Я слушаю тебя внимательно. Одно слово. И я ухожу, а ты продолжаешь нести службу... не забыв перед этим сменить штаны. – Я скосил глаза вниз.
Плюгач так сморщил личико, что, казалось, заплачет. А ведь и впрямь – заблестело что-то в глазах. Какие мы чувствительные. И за что, интересно, такие люди так ценят свои никчемные жизни?
– Терпение кончается, дружище, честное слово, кончается, – сказал я почти ласково.
Он видел, как напрягся мой палец на спусковом крючке, и уже готов был расколоться. И тут мне испортили весь кайф! Прогремел выстрел, во лбу у Плюгача образовалась аккуратная дырочка, а в районе затылка отворилась «дверца», и оттуда брызнуло, как из шланга!
* * *
Терпеть не могу такой инициативы на местах. Уж если на то пошло, убрать Плюгача должны были раньше. Но не хотели, не видели смысла. Но тут нахальный Луговой вернулся в Мерзлый Ключ, почтил своим присутствием тюрьму...
Плюгач рухнул на пол. Оспаривать бессмысленно, теперь он годился только на удобрение. Я резко повернулся – стреляли с обратной стороны вентиляционной решетки. В меня при всем желании не могли попасть – пришлось бы ствол пистолета загнуть крючком. Да и хотели ли в меня попасть? Я тормозил, как «Жигули» с истертыми колодками. Снаружи звучно затопали, и на пороге вырос один из местных капралов – дежурных по блоку. Физиономия не самая отвратительная. Этот парень, насколько помню, без особого рвения тянул свою «тюремную» службу, не участвовал в избиениях, старался избегать приведения в исполнение приговоров. Вроде меня – хотел остаться чистеньким.
Представшая ему картина не была лишена пикантности. Свежий труп, напротив офицер с пистолетом и суровой тяжестью во взоре.
– Послушайте, Михаил Андреевич... – Он сглотнул слюну, жилка задергалась на виске. Надо же, запомнил, как меня зовут. – А зачем вы... убили десятника?..
Он начал как-то неуверенно снимать с плеча автомат с откидным десантным прикладом. Я мог ему популярно объяснить, что стрелял не я, что охотно подтвердит даже самая предвзятая экспертиза, в том числе баллистическая; что пулю из моего «стечкина» лучше поискать в теле Филиппыча, а не Плюгача. Но стоило ли это делать? Мне конец не за горами. Я дождался, пока он снимет автомат (чтобы самому потом не возиться), и выстрелил ему в ногу. Ткани мягкие, пройдет навылет, а медицина в Каратае, что ни говори, хорошая... Он упал, крича, как выпь, и схватившись за простреленное бедро. Я сунул пистолет в кобуру, подхватил автомат и, клацая затвором, кинулся к выходу. Проход из коридора уже загородила мускулистая туша. С этим без вопросов – мышцы в черепе вместо мозга.
