Выдалась передышка – зарядить, оглядеться. Из леса валила новая толпа – мы так «удачно» пересеклись со всем племенем. Выделялись женские особи – коротконогие, плоские, патлатые, сомнительные находки в сексуальном плане. Степана еще не заарканили. Коротышка метался по полю, увертываясь от «летающих» палок и загребущих лап, и заливисто орал. Простые слова в лексиконе карлика давно иссякли, и он активно использовал русские. Двое накинулись на него в самый неподходящий момент – он споткнулся. Дикари взревели трубным ревом. Одного из них я снайперски снял, удалив из черепа ненужную височную часть, потом схватил коротышку за ногу и начал демонстрировать принцип работы вертолета. Степан визжал, летая по окружности, и безуспешно тянулся к обидчику свободной ногой. Второго я тоже снял, и разогнавшийся Степан полетел, как камень из пращи. Но цирковое прошлое не давало пропасть – сгруппировался, запрыгал, как мяч, по буеракам.
– Спасибо, Михаил Андреевич, я теперь такой раскрученный!
Злобно хохотала Виола, кладя дикарей штабелями. Гора трупов перед ней уверенно росла, уцелевшие рассеялись. Магазин с патронами был вместительный, кризис еще не наступил. Но из леса лезло новое пушечное мясо. Они рассредоточивались, обходили слева и справа, меняли тактику, перебегали. Отступать уже не было смысла, противник был везде.
– Вперед, на прорыв, в лес! – заорал я.
Виола перехватила мой взгляд, быстро подумала и согласно кивнула. И мы пошли, гремя огнем, сверкая блеском стали… Даже Степан подобрал бесхозную корягу и зафутболил в зазевавшегося «неандертальца». «Лесные люди» разбегались, освобождали проход. Атака развивалась успешно, мы уже вбегали в лес. Второе правило боя: если атака развивается чересчур успешно, то как бы не нарваться на засаду…
– Нельзя в лес! – грохнул я. – Побежали вдоль опушки! – Ткнул рукой на восток, и чтобы пресечь ненужные дискуссии, стал показывать пример.
Я пробежал метров семьдесят, рухнул на колени и принялся поддерживать своих короткими очередями. Они бежали замысловатыми «восьмерками», а вслед им летели палки и булыжники – проверенное оружие классовой борьбы. Дикари, слегка ошалевшие от наших маневров, метались по опушке, натыкаясь друг на друга. Кучка сообразительных наладила погоню. Двоих я избавил от чувства голода, но остальные бежали. Мимо меня, завывая, как истребитель, проклиная насыщенную жизнь, прокатился Степан. Я дергал затвор, когда тяжело пробежала не расстающаяся с пулеметом Виолетта.
– Чего не стреляешь, дядя?
– Патроны кончились…
– Все равно стреляй! Ты должен ввести этих орангутангов в заблуждение!
Юмористка…
– Бегите еще метров сто, – крикнул я, вытряхивая из «Кедра» пустой магазин, – и в лес!
Хорошо, что я, как Плюшкин, запасся патронами. Рассовал рожки по карманам, подвесил к поясу; еще несколько штук дожидались своего часа в заплечном мешке. Я вставил магазин и высадил его в один присест в набегающую толпу. Перевернулся на бок, отстегнул от пояса гранату «Ф-1» оборонительного действия – я снял ее намедни с тела здоровяка, посвятившего остаток жизни служению Любомиру, – выдернул чеку и, хорошенько размахнувшись, метнул в людскую массу. Зарылся в землю, заткнув уши…
Пыль еще не осела, не долетели до земли фрагменты тел, а я уже прыгал, как заяц, вдоль леса.
– Сюда, мы здесь! – пищали из-за поваленной сосны.
– Не пробегай мимо, дядя! – вторила Виола.
Я свалился на них, как контейнер с кирпичами. Они лежали дружно, плечом к плечу, приятно посмотреть. Остаток сил ушел на то, чтобы отдышаться. Погони не было. По опушке разносились невнятные вопли, мычали раненые. Хотелось верить, что при таком количестве свежего «мяса» дальнейшая беготня за миражами просто теряла смысл.
– И какие слова просятся на ум? – пробормотала немного смущенно Виола.
Просились не самые интеллигентные слова. О возвращении в Опричинку речи уже не было. Точку невозврата мы преодолели, впереди тьма.
– На противника, дядя, смотри, на противника, – усмехнулась Виола. – Не надо на меня смотреть.
Я покачал головой – с этой девицей шутить не следовало. Возможно, она была не таким уж сложным кроссвордом, но опасность представляла серьезную.
– А с вами ничего, весело, – подтвердила она мои опасения. – Пока неплохо справляемся. Чего уставился, как на холеру? – беззлобно пихнула она потерявшего дар речи коротышку. – Не бойся, мелкий, мы теперь в одной упряжке. А ты ловкий, паразит, – считай, оценила.
– Вот же холера… – промямлил, выбираясь из ступора, Степан. – Ну и влипли мы с тобой, Михаил Андреевич. Жили себе на болоте, никого не трогали… – Он чуть не заплакал – вспомнил о несостоявшемся свидании с берегиней…
Ускоренным маршем мы двигались в южном направлении. Лес в этой части урочища был вполне проходимым и состоял из массивных сосен и кустового орешника, отказавшегося в этот год плодоносить. Землю устилала папоротниковая многоножка, торчали стебли колючего плауна. Пару сотен метров мы практически бежали, рискуя остаться без ног, а когда убедились, что погони нет и не предвидится, пошли пешком. Степан тут же принялся сбивать палкой ажурные плосковетки папоротника.
– Поуважительнее, – проворчал я, – этой хрени четыреста миллионов лет.
– Пулемет, зараза, заклинило, – ругнулась Виола, остановилась и принялась безуспешно рвать застрявший затвор. Открыла магазинную коробку, угрюмо уставилась на иссякающий боезапас.
– Выбрось свою митральезу, – посоветовал я. – Свою работу она уже сделала. В лесу ты с этой штуковиной все равно не развернешься.
– Увы, дядя, ты прав… – Она уставилась на пулемет трагическим взором, как будто расставалась с собственным ребенком, перехватила его за ствол, размахнулась и забросила в кустарник.
– И не называй меня дядей, – сварливо бросил я. – Какой я тебе, на фиг, дядя?
– Михаил Андреевич – мужчина в полном расцвете сил, – поддакнул коротышка. – Молодой, красивый. Правда, на каждую бабу не бросается, он в этом деле очень разборчив и придирчив.
– Да вижу я, что он мужик нормальный, – отмахнулась Виола, проигнорировав вторую часть «послания». – Это я так, по привычке. Вчера он был старым, страшным – меня тошнило, когда я на него смотрела.
– Только не называй его Луговым, – посоветовал Степан. – Так его называла одна женщина, и он не позволит первой встречной порочить ее светлый образ. Компренде?
– О, у нашего друга тяжелая личная драма? – гаденько захихикала Виола. – Большая непорочная лав стори, вся фигня… А где теперь его любовь? Ушла, забрав чемоданы, умерла? Ах, какая жалость…
– Его любовь растворилась в параллельном пространственном измерении, – доступно объяснил коротышка. – Так уж вышло. Ты должна знать, что здесь это в порядке вещей. А не знаешь – и хрен с тобой. Врата в непознанные миры, пространственно-временной консилиум…
– Континуум, – поправил я. – Через две «у», как бы странно ни звучало. Вы говорите обо мне так, коллеги, словно я уже умер или уехал в эмиграцию. Может, лучше о насущном? Что это было… двадцать минут назад?
